За безупречную службу

Протиснувшись через дыру в проволочной ограде (висевшая на плече сумка при этом зацепилась и едва не порвалась, каковое событие исторгло из недр зударевского организма короткий непечатный возглас), Зуда бодро прошагал узким извилистым проходом меж бетонных заборов, снова пересек скверик с детской площадкой и бабусями и вступил под своды арки, за которой шумел и вонял выхлопными газами Кутузовский проспект. Вот отсюда уже можно было бежать, куда заблагорассудится — хоть, в самом деле, прямиком в тот автосалон, покупать «астон-мартин». Выбирай, который глянется, плати наличными, прыгай за руль и — по газам! Как говорится, Москва — Воронеж, хрен догонишь…

Рядом с ним, взвизгнув тормозами, остановилась немолодая, многое повидавшая на своем веку «девятка» непрезентабельного серого цвета. Водитель, перегнувшись через пассажирское сиденье, распахнул правую переднюю дверцу и сказал испуганно шарахнувшемуся в сторону от неожиданности Зуде:

— Залезай, боец.

Криво усмехнувшись — вот и убежал, вот и прокатился на «астон-мартине», — Зударев забросил на заднее сиденье сумку с деньгами и уселся рядом с водителем.

— Не доверяешь, Палыч, — с упреком сказал он.

— Доверяй, но проверяй, — назидательно изрек полковник Сарайкин, включил передачу, и «девятка», вывернув на проспект, затерялась в плотном транспортном потоке.

* * *

В начинающихся сумерках серая «девятка» свернула с федеральной трассы на второстепенное загородное шоссе, а через несколько минут, притормозив, съехала с относительно гладкого асфальта на тряскую лесную грунтовку. Дождя не было уже почти две недели, так что опасность увязнуть в грязи отсутствовала напрочь. Полковник Сарайкин уверенно вел машину сквозь сгущающийся сумрак, который здесь, в лесу, был куда плотнее, чем на открытой местности. На соседнем сидении мирно посапывал, воняя перегаром, спящий мертвым сном Зуда. Голова его безвольно моталась и, если бы не ремень безопасности, наверняка билась бы обо все подряд, как горошина о внутреннюю поверхность свистка — полковник торопился поскорее покончить с делами и немилосердно гнал, так что машину беспорядочно швыряло и трясло на многочисленных неровностях разбитой тяжелыми лесовозами дороги.

Обещанные сто тысяч рублей Сарайкин вручил Зуде еще в Москве, на первом же светофоре, где они остановились на красный свет. Зуда, не будь дурак, вознамерился немедленно покинуть машину и отправиться в произвольном направлении своим ходом, но Сарайкин его отговорил. Дело мы с тобой провернули серьезное, сказал он; тут, брат, затронуты интересы очень больших людей с очень и очень широкими возможностями и полномочиями. А ты, при всех твоих криминальных заслугах, в конспирации смыслишь, как свинья в апельсинах. Я не говорю, добавил он, что тебя так уж непременно заметут, но исключать такую вероятность мы не имеем права. Мне такой оборот событий улыбается еще меньше, чем тебе, потому я и решил тебя немножечко подстраховать. Если кто-то где-то решил сыграть нечестно, Москва для тебя сейчас — одна большая ловушка, здоровенный такой медвежий капкан: клац, и нет тебя, будто никогда и не было. На тебя-то плевать, но ты ведь и меня за собой потянешь, это как пить дать…

Лежащие во внутреннем кармане сто тысяч, похоже, были куда весомее любых словесных аргументов: Зуда успокоился, расслабился и с охотой откупорил извлеченную Сарайкиным из бардачка чекушку. Пока он хлебал, закусывая полковничье угощение пивом, которое у него оказалось при себе («Водка без пива — деньги на ветер», — объявил он, и Сарайкин не стал спорить, поскольку степень опьянения не имела никакого значения ввиду наличия в водке изрядной дозы клофелина), они договорились, что Сарайкин высадит его за городом, в первом же населенном пункте, где есть железнодорожная станция. «Или автовокзал», — заплетающимся языком уточнил Зуда, после чего выронил ополовиненную чекушку и захрапел.

Возможно, Анатолий Павлович слегка переборщил с клофелином; возможно даже, что доза была смертельной, но это тоже не имело значения: в этом деле полковника интересовал не способ, а конечный результат.

Углядев справа от дороги приметный еловый выворотень, Сарайкин загнал машину на травянистую обочину и заглушил двигатель. По привычке, свойственной большинству наученных горьким опытом российских автомобилистов, воткнув вместо стояночного тормоза первую передачу, он вышел из машины. Под левую ногу сразу подвернулось что-то плотное; раздался едва различимый влажный хруст, полковник поскользнулся, едва удержав равновесие, и, наклонившись, разглядел в траве раздавленный в лепешку боровик. В душе на мгновение всколыхнулся азарт заядлого грибника, но Анатолий Павлович без труда избавился от сожалений по поводу растоптанного белого: сейчас у него хватало дел поважнее «тихой охоты».