За безупречную службу

Часовой остался на своем месте у двери. Он стоял в прежней позе и, разумеется, не улыбался, но глаза у него смеялись. Он оценил актерскую игру коллеги, которая представляла собой искусство в чистом виде — как говорится, искусство ради искусства, потому что практический смысл в ней отсутствовал: пленник был настолько деморализован, что вряд ли вообще обратил внимание на такую мелочь, как реакция своего мучителя на полученный от начальства втык.

Над кровавой лужей с неприятным жужжанием вилась, то присаживаясь на труп Мамалыгина, то вдруг снова взлетая и принимаясь носиться по непредсказуемой траектории, невесть каким путем проникшая в подземелье муха — первая из тех несметных полчищ, которые вскоре должны слететься на падаль, чтобы отложить яйца в такую великолепную питательную среду, как разлагающийся труп. Вторя ей, под потолком гудела и раздражающе моргала, явно готовясь перегореть, лампа дневного света. Подумав секунду, Виктор Викторович отказался от мысли погасить ее выстрелом из пистолета: это выглядело бы чересчур картинно, а следовательно, глупо. Такой явно излишний штрих вряд ли пошел бы на пользу делу: в данный момент отставной полковник МВД Волчанин рисовал мрачную картину в стиле Иеронима Босха, а не карикатуру.

— Наконец-то мы можем спокойно поговорить, — обратился он к пленнику. — Простите, что заставил ждать, и поверьте: я занялся вами сразу же, как только выдалась свободная минутка.

— Можете не извиняться, — с трудом выпрямившись на стуле, разрешил Горчаков. Прозвучавшая в его голосе осторожная язвительность заставила Волчанина удивленно приподнять бровь: этот толстопузый шпак на поверку оказался не такой рохлей, как можно было ожидать. — Ваши подчиненные приложили все усилия к тому, чтобы развлечь меня и не дать заскучать. Можете передать им мою искреннюю благодарность. Впрочем, я надеюсь со временем сделать это лично — в зале суда.

— Искренне надеюсь, что вы доживете до того дня, когда сумеете совершить такую попытку, — непринужденно солгал Волчанин. — Но вы, должно быть, уже успели трезво оценить ситуацию и понять, что существуют и другие варианты. Причем, увы, куда более реальные и осуществимые, чем ваша нелепая угроза судебным разбирательством.

Поскольку у пленника хватало твердости смотреть прямо ему в лицо, Виктор Викторович указал глазами на труп начальника службы безопасности, безмолвно давая понять, какие именно варианты имеет в виду. Горчаков машинально проследил за направлением его взгляда и опять непроизвольно дернулся.

— Это… Мамалыгин? — спросил он.

— Я мог бы не отвечать, — любезно сообщил Волчанин, — но скажу со всей прямотой: да, это Мамалыгин. БЫЛ Мамалыгин — до того, как затеял с моими ребятами игру в «Зарницу». Добавлю, что именно его глупому геройству вы обязаны теми неприятными минутами, которые вам довелось пережить в обществе моих подчиненных. Их можно понять: в нашем коллективе существуют тесные дружеские отношения, а ваш коллега убил двоих моих людей и нескольких ранил. Спрашивается: зачем? Ведь по плану все должно было пройти тихо, цивилизованно, без единой капли крови. Если бы он не встрял и не начал палить боевыми, нас давно бы здесь не было, и вы, целый и невредимый, без единого ушиба, вспоминали бы наш визит, как приснившийся под утро неприятный сон: проснулся в холодном поту, а вокруг тишь, гладь и божья благодать…

— Что вам нужно? — спросил Горчаков.

— Ценю ваш деловой подход, — одобрительно склонил голову рейдер. — В самом деле, к чему тянуть время? Как вы уже, должно быть, догадались, нас интересует вовсе не ваш завод, в этом случае мы начали бы с московского головного офиса, и уведомление об увольнении пришло бы вам по почте. Но нам не нужен завод; нам всего-то и надо, что одна-единственная папка.

— Какая еще папка? — устало спросил Горчаков.

— Синяя. Картонная. С маркировкой «АО — семнадцать восемьсот четыре дробь восемьдесят один».

— Семнадцать восемьсот… Нет, не знаю. — Горчаков решительно покачал головой. — Картонная, вы говорите? Дробь восемьдесят один? Так ведь это же восемьдесят первый год! Пыльное архивное старье, наверняка лежит на полке в спецчасти или уже списано и уничтожено в установленном порядке…

— Не списано, не уничтожено и не лежит на полке в спецчасти, — возразил Волчанин. — И у меня есть веские основания подозревать, что вы отлично знаете, где может находиться это, как вы выразились, пыльное архивное старье. Не понимаю, в чем проблема! Если это старье вам не нужно, отдайте его мне, и расстанемся друзьями…

— Проблема в том, — вздохнул Горчаков, — что я даже отдаленно не представляю себе, о чем идет речь.

— О технической документации по проекту «Борисфен», — подсказал рейдер. — Не припоминаете?