За безупречную службу

— Впервые слышу. Минуточку! — слегка возвысил голос Горчаков, заметив нетерпеливое движение рейдера. — Хочу предупредить: даже запытав меня до смерти, вы не добьетесь желаемого результата. Я могу молчать как партизан, могу визжать от боли, а могу рассказывать то, чего не было, лишь бы вы от меня отстали. Но вам-то с этого что за корысть? Человек не может рассказать то, чего не знает, даже если очень этого захочет.

— Звучит логично, — легко согласился Волчанин. — Но логика — всего лишь инструмент. Наподобие лопаты, которым можно раскопать истину, а можно, наоборот, закопать. Неужели вы, выпускник физмата и директор выполняющего ответственные оборонные заказы предприятия, так-таки и не знаете, что такое проект «Борисфен»?

— У меня другая специальность, — сказал Горчаков. — Это если говорить о моем физико-математическом образовании. Кроме того, я уже давным-давно не ученый и даже не инженер, а всего лишь администратор — как вы совершенно справедливо заметили, директор предприятия, выполняющего ответственные заказы. Я должен наблюдать за продвижением текущих проектов, а интересоваться тем, что было на заре восьмидесятых — работа для архивариуса. Разумеется, время от времени в поле моего зрения попадали кое-какие документы из тех, что десятилетиями хранятся в спецчасти. Наши специалисты даже использовали некоторые элементы старых разработок в новых конструкциях, и мне говорили, что там, в архиве, можно найти очень любопытные, весьма остроумные решения, на десятилетия опередившие свое время. Судя по всему, этот ваш «Борисфен» — как раз один из таких излишне смелых, прогрессивных, когда-то не пришедшихся ко двору проектов. Но я действительно впервые о нем слышу. — Его взгляд переместился с лица Волчанина на лежащее у стены тело в синем рабочем халате и, испуганно вильнув, вернулся обратно. — Вы совершенно напрасно застрелили Ушакова. Он был одним из немногих, кто живо интересовался содержимым архива и мог хотя бы теоретически дать вам разъяснения по интересующему вас вопросу.

— Он их дал, — объявил рейдер, — благодаря чему мы сюда и прибыли. Ему, видите ли, в какой-то момент стало обидно, что пропасть ценной информации лежит мертвым грузом, устаревая буквально на глазах, и он решил поправить положение — в первую очередь, естественно, свое материальное положение, а потом уж… Впрочем, никакое «потом» ему наверняка даже в голову не приходило, такие, как он, ни о чем, кроме своей мошны, думать не способны. Так вот, покупатель на папку, содержащую техническую документацию по закрытому в восемьдесят шестом году проекту «Борисфен», нашелся довольно быстро — такой товар в наше время не залеживается. И тут возникла загвоздка: ваш шеф секьюрити так законопатил все щели, что Ушаков, как ни бился, не нашел способа ни вынести папку за пределы спецчасти, ни хотя бы скопировать ее содержимое. Поэтому и тут, как видите, во всем виноват Мамалыгин. Не будь он таким высокопрофессиональным и добросовестным цербером, папка исчезла бы тихо и незаметно. Ушаков вместо пули получил бы свои тридцать сребреников, вы пребывали бы в блаженном неведении, да и Мамалыгин ваш был бы жив и здоров. Но он был профессионал с этикой и принципами, в результате чего мы с вами имеем то, что имеем. Это печально, но такова действительность. И еще одним моментом, который ее характеризует, является вот что: без папки я отсюда не уйду, чего бы это ни стоило.

— Тогда ищите, — пожал плечами Горчаков, и Виктор Викторович снова отметил про себя, что для шпака он держится на удивление хорошо. — Хотя я никак не могу взять в толк, какого дьявола вам понадобилось устраивать этот налет из-за проекта, закрытого четверть века назад.