За безупречную службу

Все это было странно, нереально, как во сне или в кино — снятом по бездарному сценарию малобюджетном сериале, отражающем реальную жизнь так же полно и точно, как обнаруженные в гробницах фараонов фрески — истинный облик и бытовые привычки древних египтян. Все это просто не могло происходить с ней, Мариной Горчаковой, как свернувшаяся калачиком на полу в метре от нее растрепанная, грязная, разом постаревшая на двадцать лет женщина не могла быть ее матерью. Мама не должна была очутиться здесь уже хотя бы потому, что у нее было больное сердце, и врач категорически запретил ей волноваться. Полный покой и никаких злоупотреблений, не говоря уже о физических нагрузках — здесь и сейчас, право слово, это звучало, как издевка.

За хлипкой (и, как выяснилось, неприступной) картонной дверью послышался глухой невнятный шум. Что-то упало, торопливо и неразборчиво забубнили мужские голоса, а потом кто-то негромко, но внятно и с большим напором произнес:

— Ну все, хватит. Делайте, как договорились. В конце концов, это приказ, черт бы вас подрал!

Вот и все, поняла Марина. Так скоро! Даже с мамой не успела попрощаться…

К ее удивлению, за дверью опять воцарилась тишина. Марина подождала минуту, другую; на исходе третьей она начала подозревать, что упомянутый приказ может не иметь к ним с матерью никакого отношения. Мало ли, что один рейдер мог приказать другому? Мужчины, даже когда на них нет военной формы, вечно норовят затеять игру в солдатики: одни приказывают, другие выполняют, и так без конца. А уж когда на них надета форма — ого, только держись!

Тишина длилась так долго, что Марина успела почти забыть о своем испуге — у нее хватало других поводов для переживаний. А потом в замочной скважине с характерным скребущим звуком заворочался ключ. Не чуя под собой ног, Марина беззвучно поднялась с пола и, взяв за спинку, взвесила на руках тяжелый деревянный стул. Дверь распахнулась; появившийся на пороге человек неуклюже увернулся и присел, прикрыв скрещенными руками голову, на которой красовалась выгоревшая на солнце и не сказать, чтобы очень чистая панама из джинсовой ткани. Увлекая за собой Марину, стул описал в воздухе размашистую дугу, ударился о дверной косяк, отскочил и, вырвавшись из ушибленных пальцев, с коротким будничным стуком упал на пол.

Хотя, по идее, должен был разлететься в щепки — или хотя бы на куски.

— Тише! — свистящим шепотом воскликнул несостоявшийся покойник. — Вы же мне чуть голову не проломили! Нельзя же так, Марина Михайловна, что вы, в самом деле…

— Вы?! — разглядев, наконец, кого едва не зашибла, воскликнула Марина и подула на онемевшие пальцы. При этом она заметила, что на правой руке сломались целых два ногтя. — Что вы тут делаете?!

— Мир спасаю — вы что, не видите? — не без сарказма ответил нежданный гость и нервным жестом поправил сползающие очки. — Пойдемте уже, Марина Михайловна, пока вся банда не сбежалась!

В руке у него был большой черный пистолет, который новоявленный спаситель мира держал так, что Марина не удержалась от совета:

— Осторожнее, пожалуйста, он может выстрелить.

— Правда? Ах, ну да, конечно… Послушайте, если вам не трудно, разбудите Валентину Ивановну. И пойдемте уже, в самом-то деле!

Он заметно нервничал, и было, отчего: у самых его ног, привольно раскинувшись, прямо как спящий младенец, лежал, не подавая признаков жизни, человек в черном комбинезоне и трикотажной маске. Автомат его куда-то исчез, а пистолет, судя по пустой открытой кобуре, находился в руке у спасителя.

Что, с учетом известной всему городу личности последнего, было, по меньшей мере, странно.

— Куда пойдемте? — опять не удержавшись, задала откровенно лишний вопрос Марина.

— На волю, в пампасы, — ответил заезженной цитатой спаситель и нервно пошевелил выглядывающими из открытых носков матерчатых сандалий голыми грязноватыми пальцами. — Тут недалеко, — добавил он, поддернув свободной от пистолета тощей волосатой рукой чересчур просторные для него шорты.

Что ж, подумала Марина, — не на расстрел, и на том спасибо. Она и не заметила, как к ней вернулись свободолюбие, гордость, смелость и все остальное, в том числе и склонность иронизировать над лицами противоположного пола, не обладающими в ее глазах сексуальной привлекательностью. Присев на корточки над свернувшейся на полу калачиком матерью, Марина осторожно потрепала ее за плечо.

— Мама! Мама, просыпайся, пожалуйста! Слышишь, вставай, все уже кончилось!

И тут же поняла, что поторопилась, потому что где-то совсем близко вдруг начали густо, как на войне, палить из автоматов.

* * *