За безупречную службу

Выйдя из тупичка, в конце которого располагалась приемная директора, в главный коридор, Виктор Волчанин испытал неприятное ощущение частичной потери ориентации: что-то было не так, причем весьма основательно, а вот что именно, он, хоть убей, понять не мог. Коридор был все тот же — пустой, с ободранными стенами и припорошенным известковой пылью, испещренным следами солдатских башмаков полом. Второе с дальнего от Виктора Викторовича края окно было открыто, и частично скрытый его створкой боец в черном комбинезоне и маске, сгорбившись, что-то такое ковырял там кончиком спецназовского ножа — инициалы свои вырезал, что ли?

Растерянность была мимолетной и прошла едва ли не раньше, чем Волчанин осознал, что растерян. В следующее мгновение все встало на свои места. Никакой мистикой тут и не пахло; налицо было просто очередное осложнение, и, помня о найденном в кабинете Горчакова мобильном телефоне, Виктор Викторович догадывался, кому он этим осложнением обязан. «Наизнанку выверну», — подумал он о подполковнике Сарайкине и коротко скомандовал сопровождавшим их с пленником бойцам:

— Взять!

Лазутчик — а это, вне всякого сомнения, был лазутчик, поскольку ни в ком из своих ребят директор ЧОП «Надежда» не сомневался, — не стал дожидаться, когда его возьмут. Вскинув пистолет, он дважды нажал на спуск, и боец, бежавший впереди, запнулся о невидимое препятствие, рухнул и покатился по полу, пачкая его своей кровью.

Ответная очередь расколола стекло открытой рамы, которое со звоном и дребезгом обрушилось на пол. От рамы полетели щепки, оконный проем вспенился известковой пылью, во все стороны брызнули куски штукатурки и кирпичные осколки. Лазутчик пригнулся, еще разок пальнул на прощанье и черной тенью стремительно скользнул за угол. Уцелевший боец Волчанина качнулся, получив пулю в прикрытую легким, как пластик, и прочным, как сталь, кевларом грудь, постоял мгновение в позе человека, у которого начинается сердечный приступ, а потом, переждав боль, бросился следом. Добежав до угла, он припал на колено и, выставив перед собой автомат, осторожно выглянул из укрытия. За углом опять хлопнул пистолетный выстрел, пуля лязгнула о радиатор парового отопления под разбитым окном, боец отпрянул, упал на бок и из этого положения дал длинную очередь вдоль коридора, в котором скрылся лазутчик. Ответного выстрела не последовало, и боец, ловко поднявшись на ноги, скрылся за углом, чтобы продолжить преследование.

История повторялась: прошлым утром затеянная покойным Бурундуком самоубийственная перестрелка началась именно здесь, в этом коридоре и даже на этом же самом месте. Волчанин уже тогда догадывался, почему это произошло; теперь он знал это наверняка, и при мысли о том, что ряженый в одного из его бойцов лазутчик мог унести с собой папку, Виктор Викторович скрипнул зубами: лыко-мочало, начинай сначала! Да сколько можно, в конце-то концов! Откуда они все время берутся, эти отморозки, так и норовящие превратить простую, изящную операцию в какой-то глупый водевиль, где все, как угорелые, бегают взад-вперед по лестницам и палят в белый свет, как в копеечку?

— Ушел мой товарищ и песню унес, — сказал у него за спиной Горчаков, о котором Виктор Викторович, грешным делом, временно позабыл. — С тех пор не слыхали родные края… Да, дисциплинка у вас хромает!

Не удостоив его ответом, Волчанин включил рацию и металлическим голосом отрывисто пролаял в микрофон:

— Внимание! Проникновение в административный корпус. Повторяю: проникновение постороннего в административный корпус! Объект вооружен. Приказываю уничтожить. И повнимательнее там, — добавил он уже другим, нормальным голосом, — он одет в нашу униформу.

Где-то неподалеку, то ли на лестнице, то ли уже на первом этаже, опять начали стрелять. Снова с дребезгом посыпалось битое стекло, стрельба ненадолго стихла, а потом возобновилась уже во дворе.

— Пойдемте, Горчаков, — сказал Волчанин, оборачиваясь к пленнику, — посмотрим, осталось ли что-нибудь в этих копях царя Соломона…

И в это мгновение Михаил Васильевич выхватил из кармана пистолет.

Он слишком долго колебался, не решаясь сделать шаг, от которого будет зависеть все, и который потом уже не вернешь обратно. Да и шаг, к тому же, был еще тот: взять и вот так, за здорово живешь, застрелить живого человека, который даже не догадывается, что у тебя на уме. Да не просто застрелить, а подло, в спину; кто думает, что это легко, пусть сам попробует.

Но момент был просто идеальный; другого такого же ждать не приходилось, и Михаила Васильевича специально об этом предупредили: как только случится удобный момент, стреляй не раздумывая, второго шанса, скорее всего, не будет. И когда рейдер начал оборачиваться, Горчаков понял, что момент упущен — ну, может быть, еще не совсем, но почти упущен. И, поняв это, рывком потянул из правого кармана брюк тупоносый мелкокалиберный пистолет.