За чертой

Длинный деревянный стол на полвагончика уже накрыт. Здесь и вино, и пиво, и водка, и коньяк домашнего приготовления – на любой привередливый вкус. В больших чашках ещё дымится горячая картошка, домашняя колбаса, жареные гуси, сало, густо посыпанное молотым перцем, вяленая рыба, огурцы, помидоры, зелёные перья лука – всё, чем делится заботливый народ со своими государственными стражами.

– Кубане́ц, мне ещё сено валить…

– Не обижай, атаман, докосишь ты своё сено. Тебе там не косою махать, а косилке пофик – она не потеет…

Но было и такое: подъезжаю к таможне – шлагбаум распахнут и никакого шевеления. Возвращаюсь с поля – то же самое.

– Вы тут не вымерли?! – кричу.

Никто не отзывается. Захожу в вагончик – перегарный дух шибает в нос. Вся команда дружно похрапывает. Кто-то уронил голову на стол, иные вообще под столом. Здесь же, на столе, среди недоеденной закуси и недопитой водки лежат автоматы.

Пробую разбудить – никто не поддаётся.

«Вот же паразиты! – обозлясь, думаю я. – Зайдёт кто-то посторонний – быть беде».

Собрал автоматы, отнёс в дальний угол вагончика, завалил их старыми бушлатами и каким-то хламом. Уехал. На другое утро вновь еду на своё поле – «таможенники» сидят под вагончиком, никто меня не приветствует, даже голов не поднимают.

– Чего морды уронили? – весело окликаю я. – Через час пересменка – радоваться должны, а вы как кисличек объелись.

– ЧП у нас, атаман… – отвечает за всех Кубане́ц.

– Что, водка закончилась?

– Водка-то есть… ЧП…

– Ну?..

– Такое дело… Вчера знойно было – решили ополоснуться в Деркуле. Не брать же с собой автоматы… Оставили. Тут всего двадцать метров, чего их таскать… Окунулись, через три минуты приходим – нет…

– Водки, что ль?

– Водка на месте. Автоматы спёрли. Что ты лыбишься, атаман, тюрьма ведь…

– Тюрьма, – соглашаюсь я. – Я не с этого… Мне версия про октябрьский зной понравилась. Сам придумал или коллективное творчество?..

– Атаман, ехай куда ехал…

– А вы, стало быть, будете ждать расстрела?

– Ну, типа того…

– Кубане́ц, а вы после вчерашнего «купания» глаза хоть разлупливали? Может, автоматы ваши лежат на привычном месте – промеж бутылок.

– Не лежат…

– Сейчас покажу фокус, – обещаю я и иду в вагончик.

Через полминуты выношу за ремни автоматы.

– Эти?

– Где ты их нашёл?!

– На обычном месте, среди стаканов. Нет, вы точно «перекупались» вчера.

Вскакивают, едва не сшибив меня с ног, расхватывают автоматы, размахивая ими, как ошалелые, скачут вокруг меня. Всё, расстрел отменяется.

– Ну, ну, ну!.. – кричу я. – Что за щенячье ликование? Пустите, а то ещё пристрелите на радостях…

Вырвавшись из объятий, отзываю в сторону Кубанца́.

– Всё, хватит дурковать, – говорю ему. – Это последний звоночек. Следующий раз «фокус» может и не получиться. Бросай, на хрен, эту таможню.

– Брошу! – прижимая руки к груди, обещает тот. – Здоровье, чай, нежелезное. В такой борозде и лошадь не выдержит… Я уж и сам себе нынче зарок дал… Гибель тут. Брошу. Уйду в участковые…

* * *

Лиха беда – начало, есть дыра, будет и прореха! Вот и дождались! Взамен пьяных украинских ментов на охрану границы заступили пьяные украинские пограничники. Колхоз в Верхнем хуторе к этому времени развалился. Старый Блажей, проработавший председателем без малого пятьдесят лет, ушёл на пенсию, но успел устроить начальником местного погранперехода своего придурковатого сынка.

Блажеёнок, важно раздувая ноздри, вальяжно похаживает у своего вагончика. Дураков принято бояться. Все, пересекающие границу, робко заглядывают ему в глаза. Блажеёнок упивается своей властью. Всё в его воле: может смилостивиться и, взяв положенную мзду, пропустить человека с какой-то поклажей, но на другой день вдруг захочет быть принципиальным – заберёт паспорт, объявит его контрабандистом, конфискует «неположенную» ношу и составит протокол, по которому «злочинец» заплатит штраф.

У меня здесь особый статус, проезжая на свою землю, я лишь формально на несколько метров пересекаю границу, на самом же деле езжу из России в Россию. Носач накрутил пограничникам хвоста, чтоб меня пропускали без досмотра, и это больше всего злит Блажеёнка.

В летний зной, когда воды в Деркуле мало, я не пользуюсь мостом и вообще не заезжаю на таможню – езжу напрямую через брод. Но даже сюда, на Российскую землю, заходит бдительный Блажеёнок, чтоб подловить тех, кто, не желая с ним лишний раз повстречаться на мосту, ходит округ таможни через мою землю.

В полдень обычно иду через брод собирать скошенное сено. Жека к этому времени своё сено уже скопнил и, фыркая, как медведь, купается чуть поодаль на Малашкиной яме. На другой стороне по высокому бугру, гордо вскинув голову, прохаживается Блажеёнок.

– Ваш доку́мент? – строго говорит он с таким видом, как будто меня и не знает.

«Послать его, что ли…» – думаю я. Но порочное воспитание не позволяет мне этого сделать.

– Вот доку́мент! – подношу к его роже вилы и иду к своим скошенным валкам.

Наконец Блажеёнок замечает Жеку. Жека его одноклассник, но это делу не мешает.

– Грамодянин, ваш доку́мент? – окликает он Жеку.