За чертой

«Вот придурок! – сам себе усмехаюсь я. – Какие могут быть документы у купающегося в реке человека В зубах он должен держать их?..»

У Жеки с воспитанием никаких изъянов нет. Приподнявшись в воде, он, отчеканивая каждое слово, громко кричит:

– Блажеёнок, пошёл на…

– Добре, ще повидаемось… Ще проситысь у менэ будете, – грозит тот и отходит в сторону.

Звонит своему начальству, и мне слышны обрывки его разговора:

– Вы казали контролюваты российский брод… Як тут поконтролюешь… Атаман вылами в пыку тыче… Да, той самый, за которого Носач хлопотал, земля у него тут… Возгордився и балакать з нами не хоче… А другый, теж из козакив, той и вовсе на… посылае. А стриляты вы не дозволяете. Тогда для чего рушницы выдалы?.. Одного-другого стрильнув бы и порядок був бы…

– Блажеёнок, я тебе гляди стрелялку в ж… засуну, – выйдя из воды и слыша его разговор, обещает Жека.

– …О, и зараз погрожуе… Ни, ни атаман, – другий…

Когда в Деркуле после июльских дождей вода прибывает, с сеном через брод не проехать, приходится возить через таможню.

– Дэржавный кардон Украины! – выходя из вагончика, торжественно объявляет Блажеёнок. – Шо везете? – кивает на загруженную сеном телегу.

– А ты что не видишь? Ракетную установку!

– Дайкось вылы, – просит Блажеёнок.

– Зачем они тебе? У меня четырёхзубые – не трезубец… Хочешь на автомат поменять? – смеюсь я, но вилы даю.

Блажеёнок обходит вокруг телеги и что есть силы ширяет вилами в сено.

– Ай-яй-яй! – кричу я. – Что же ты натворил?!

Блажеёнок испуганно выдёргивает вилы, лупает ошарашенными глазами.

– Я себе потаённо хохлушку перевозил, а ты ей глаз выдолбил. Нахрен мне кривая хохлушка, забирай её себе!..

Смеюсь я, смеются другие таможенники, работающие в подчинении у Блажеёнка.

– Похохочешь ще у мэне… – открывая шлагбаум, сопит Блажеёнок.

Еду на другой день на своём тракторе.

– Дэржавный кардон Украины! Наркотики, валюта, оружие е?

– Блажеёнок, не валяй дурака, – отвечаю устало. – Если б у меня было оружие, то ты бы сейчас сидел под мостом…

Однажды ранним утром шли мы с Бармалеем на луганский автобус. В это время на таможне посетителей мало. Какая-то светлоликая дама средних лет уже прошла паспортный контроль, но её всё ещё не отпускал Блажеёнок. Было видно, как он шепчет ей какие-то комплименты. Дама напряжённо улыбается, ищет мирный повод, как вернуть свой паспорт и отцепиться от назойливого кавалера.

– Можно я пойду? – говорит смущённо. – Вон люди подходят…

– Де ты бачишь людей? Хиба це люды? – насмешливо кивая на нас, говорит тот. – Це не люды – голодьба… От давай, я зараз зминюсь – поидэмо ко мни. Побачишь, як люды живут!..

После недолгого размышления добавляет, как о самом великом своём достижении:

– Я богато живу…

– Живэ вин богато и все в нёго е, одно только горе – никто не дае, – смеётся Бармалей.

Наконец отпустив светлоликую даму, насупившись, Блажеёнок идёт к нам.

– Державный кардон… – объявляет он. – Приготовьте доку́менты.

– Они тебе нужны, наши доку́менты? – всё ещё изголяется над ним Бармалей. – Читать-то ты так и не научился… Ну нешто только понюхать…

Одно время Бармалей прихварывал болезнью своего тестя Зынченко, но потом, с Божьей и Людмилиной помощью, одолел свой недуг.

– Хреново, что я пить бросил… – отходя от таможни, говорил он.

– Что ж тут хренового? Людка вон, не нарадуется!..

– То так… Только когда я пил, ещё с горы не успею спуститься, километра за три, лишь завидят мою машину, Блажеёнок со всей командой шлагбаум распахнут, и кто куда – в дерезу, под мост… Абы не повстречаться со мной. Подъеду, посигналю: «А ну, выползайте, тараканы!» Тихо. А как пить бросил – выходят такие вальяжные: «Ваш доку́мент. Шо везете?..»

* * *

Поле моё вытянулось вдоль реки с севера на юг. Здесь у меня большая бахча, кукуруза на корм скоту и ближе к старому руслу, где не умолкает лягушиное пение, тихо посвистывают камышовки и корольки, звонко перекрикиваются иволги и слышится трубный голос выпи – там раскинулись сенокосы. С моего поля хорошо видно украинскую таможню, видно, как в урочный час проходят колонны бензовозов и крытых брезентом фур. На таможне они не задерживаются, там давно всё договорено и оплачено.

Иногда приезжает ко мне Носач. У моего шалаша разводим костерок, печём картошку и пойманную в самолов рыбу. Выпиваем сотку-другую…

– Всё равно переборем бандерву! – горячась, говорит он. – У них своё, а у нас своё! Мы как были Войском Донским, так и остались им, и этого из нас не вытравить! Под себя народ не переделают… И на таможне порядок наведём!..

Я понимаю, в такие минуты он больше убеждает не меня, а самого себя, но дипломатично молчу, не спорю.

Озираясь по сторонам, он вдруг переходит на шёпот, словно боится, что нас могут подслушать здесь:

– Саня, вот фотоаппарат… Не смотри, что маленький – качество… Мне из Германии привезли… Нужны фото всей контрабанды. Кроме тебя, никто не сделает – ты на острие…

– Хочешь кинуть Блажеёнка отсюда?