За чертой

Снаряд гранатомёта разносит моторную часть машины, она на всём ходу клюёт в землю, и от удара я вылетаю на обочину и успеваю увидеть, как далеко впереди катится наше колесо. Обеспамятовший и оглушённый, шарю рукой по пыльному щебню, пытаясь найти выроненный магазин. Наконец нашёл, благополучно вставляю на место, но подлетевшая и лихо ставшая поперёк дороги машина Ежа заслоняет нас. Выскочив из «ниссана», Ёж и Уж, опаляя меня горячим воздухом, почти одновременно шлют из гранатомётов свои заряды.

– Есть! – слышу их возгласы.

Кубане́ц поднимает свой «Печенег», и я вижу, как пули стригут в вышине траву, затем рубят ветки маслины. Минута – и всё закончилось.

– Вот так косят «укроп»! – победно взглянув на меня, смеётся Кубане́ц.

Ёж и Уж бегут к месту вражеской засады, и только тут я слышу, как в машине от боли рычит Жека. С Кубанцо́м распахиваем искорёженную дверцу УАЗа, с трудом отдираем от руля посиневшие Жекины пальцы. Положив себе на плечи его могучие руки, извлекаем из залитой кровью кабины восьмипудовое обмякшее тело, тащим к «ниссану». Жека дико рычит и хрипит. Я вижу, как волочащаяся по асфальту его изуродованная нога оставляет кровавый след. Укладываем его на землю. Повыше лодыжки видна раздробленная кость, из раны обильно хлещет кровь.

– Бинт! – командуя сам себе, орёт Кубане́ц, и начинает туго спелёнывать рану. Широкий бинт тут же напитывается кровью.

– Потуже стяни под коленом… – кидает мне резиновый жгут.

– Нога не отомрёт?..

– Не отомрёт… Попустим потом…

Приходя в себя, Жека прекращает рычать, но зачем-то матерно кроет нас с Кубанцо́м.

– О-о, это другое дело! – смеётся Кубане́ц. – Наконец человеческая речь из тебя выбралась. Сейчас перамидольчика вколем – вовсе песни играть начнёшь!

– Сможешь уколоть? – спрашивает меня.

– Ещё и как!..

Прямо через штанину делаю Жеке укол. Он уже не кричит. Сцепив зубы, громко отрывисто дышит, на побелевшем лице подрагивают желваки.

Подошла колонна. Бэтмен высунулся из окна.

– Помощь нужна?

Кубане́ц молча махнул рукой, чтоб ехали дальше.

– Будем ждать у Абхаза! – на ходу крикнул Бэтмен.

Колонна перестроилась, теперь её вёл Кот со своими людьми, Бэтмен прикрывал сзади.

Вернулись Ёж с Ужом, приволокли раненого «айдаровца», который дико орал от боли. Уж тащил ещё и трофеи – три автомата и гранатомёт. «Айдаровца» уложили на дорогу, рядом с Жекой.

– Там ещё остались двое двухсотых, – сказал Ёж.

«Айдаровец» чертил головой по асфальту и, сплёвывая кровавую пену, повторял лишь два слова:

– Мамочка, мамонько…

– У тебя ещё остался укол? – хрипло спросил Жека.

– Добавить?.. – нагнулся к нему Кубане́ц.

– Ему…

– Если что, это последний… – предупредил Кубане́ц.

– Ему вколи… – с трудом произнёс Жека.

– Гляди у меня, попробуй только сдохни… – делая укол, грозит «айдаровцу» Кубане́ц. – Вычухаешься, мы потом тебя на кого-нибудь из наших поменяем…

– Ну что, грузим Жеку на заднее сиденье? – говорю я.

– Мы его на заднее не вопрём, – взглянув на Жеку, говорит Ёж. – Давайте через багажник… А на заднее украинского хероя положим…

Вчетвером осторожно втащили Жеку через багажник, уложили головой на заднее сиденье.

– Сань, – осипшим голосом произносит он. – Сепаратист… Вон…

Только тут я замечаю забытого всеми кота, который с перепуга прижался к асфальту и не смел пошевелиться. Подхватываю его на руки, закидываю в «ниссан».

После укола «айдаровец» перестал метаться, хотя дышал по-прежнему тяжело и прерывисто.

– Ну, легче? – спросил Кубане́ц. – Кто и откуда?

– Я… – задыхаясь, прошептал тот.

– Это Сашко, – говорю я. – Сашко?

– Сашко… – глядя на меня с изумлением, шепчет он.

– А там остались Васыль и Мыкола. Так?

– Так…

– Все из Винницы, – взглянув на Кубанца́, говорю я. – У Мыколы там невеста осталась, Оксана – красивая девка, будет теперь плакать и клясть «лютых сепаратов» за то, что разлучили их… Так, Сашко?

Сашко смотрит на меня обезумевшими глазами.

– Прости, Господи… – неожиданно шепчет он.

– Я не «Господи». Господь там, – поднимаю к небу глаза. – Помнишь божьего человека? Он ведь предупреждал вас…

– Господи… – глядя в небо, шепчет Сашко, и губы его обезображивает гримаса, какая бывает у готового заплакать ребёнка. – Господи… – Судорога пробежала по его лицу.

Словно пытаясь ещё что-то сказать, он несколько раз зевнул, вздрогнул всем телом, передёрнул плечами и затих.

– Э-э-э, ты чего?! – закричал Кубане́ц. – Вот же зараза, всё-таки помер… Ну, что теперь с ним?..

– Довезём до Абхаза, – говорит Ёж. – У него оставим. Пусть он там передаёт…

Почему-то смерть «айдаровца» подействовала на всех угнетающе. Долго ехали молча. Сашка, чтоб никому не мешал, уложили калачиком в углу багажника, прислонив спиной к стенке, и только голова его при тряске покачивалась из стороны в сторону, и неприкрытые глаза холодно смотрели на нас пустым, остановившимся взглядом.

«И чего я его жалею?.. Не подоспели б Ежи-Ужи, они бы со своими отмороженными друзьями и меня б с Жекой добили, и автобусы расстреляли б…» – ожесточая себя, думал я, но в памяти почему-то стояли лишь его жалкие всхлипы: «Мамочка, мамонько…»

– Саня, – слабым голосом зовёт Жека.