За чертой милосердия

— Чуткин, из третьего взвода…

— А-а, Чуткин… Ну как тут? Все тихо?

— Тихо, товарищ комбриг.

Одевшись, Григорьев поднялся к Аристову, сел с ним рядом. Несколько минут они молчали, потом комбриг вполголоса сказал:

— В главном он прав. Если завтра удастся создать запас продуктов, то нам надо рассредоточиться и двигаться к цели поотрядно.

— А приказ штаба? — спросил Аристов. — Да и до цели осталось, ты сам говоришь, четыре-пять суточных переходов.

— Что приказ?! — повысил голос Григорьев. — Я до сих пор думаю, почему Поветкин и Вершинин настаивали на таком движении? Только потому, что отрядам не хватает раций? Отрядами мы легче просочились бы через линию охранения. Псу под хвост выкинули десять суток, а теперь вот сидим, ждем у моря погоды.

— Говори потише, — предостерег Аристов. — Давай лучше пройдемся вдоль берега, комары одолели… Ломать теперь трудно, да и незачем. Колесник зря мутит воду, а ты его слушаешь. Не нравятся мне его настроения.

Они поднялись, сделали несколько шагов, и в этот момент Вася Чуткин уловил какой-то посторонний, монотонный звук.

Он оглянулся — нигде ничего. Но звук приближался, становился отчетливым, его услышали Григорьев и Аристов. Задрав вверх головы, они оглядывали небо, но мешали кроны деревьев.

— Макарихин, быстро ракетницы! — громко и радостно закричал Григорьев, быстро повернулся и бросился к мыску, на котором лежал Чуткин.

С севера высоко в небе приближался самолет. Он еще был едва заметной точкой и летел прямо на юг в стороне от партизанского лагеря, потом стал медленно разворачиваться, расти, приобретать очертания, и вскоре уже было ясно, что это биплан типа «У-2».

Связной комбрига уже держал наготове ракетницу. Не снижаясь, самолет сделал огромный круг, потом второй, поменьше.

— Ракету! — крикнул Григорьев.

Макарихин вскинул руку и выстрелил. Красная ракета по пологой траектории взлетела чуть повыше деревьев и с шипением упала в озеро в сотне метров от берега.

— Вторую! Бери круче!

Вторая держалась дольше, ее отсветы трепетали на напряженных лицах, и когда она упала, Чуткину показалось, что вокруг заметно потемнело.

— Третью! Быстрей!

Самолет начинал третий круг, затем резко пошел на снижение и начал облет партизанского лагеря на крутом вираже.

Чуткин считал, что так и надо. Он привстал и глаз не сводил с самолета, ожидая, когда же начнется выброска продуктов. Странным было только то, что самолет был один, да и маленький, много ли в него погрузишь на всю бригаду. Но может, это поисковый, а за ним прилетят другие?

— Черт побери! Это же финский! — вдруг пробормотал Григорьев, и было странно увидеть на его лице растерянность. Однако это продолжалось недолго. — Макарихин! Быстро сюда пулемет! Погасить костры! Быстрее, черт побери!

Макарихин и Аристов бросились к отрядам. В это время в глубине леса раздалась первая пулеметная очередь, и сразу, словно дождавшись команды, стрельба загрохотала в других местах лагеря. Трассирующие пули еле заметными светлячками прошивали небо, перекрещивались где-то высоко вверху, гасли, вдогонку им неслись новые, и было удивительно, что самолет — неуклюжий, распластанный на вираже, словно подставляющий всего себя под партизанский огонь, — неуязвимо продолжает полет. Чуткину показалось, что он различает даже летчика, спокойно перегнувшегося через борт кабины и глядящего вниз. Вася почти не сомневался, что самолету не удастся уйти. Сбили же партизаны ружейным огнем самолет над Шалой. Правда, лучилось это не сразу, а уже под весну, когда финны совсем обнахалились, стали летать совсем низко, а наши догадались поставить пулеметы на специальные турели. Пулеметчики так навострились на стрельбе по финским самолетам, что вскоре, не разобравшись, подбили и свой, летевший в сторону Вытегры. Хорошо, что свой только повредили и он благополучно опустился на лед Водлы.

Вася так ждал этого, что, когда самолет начал взмывать вверх, он не выдержал, вскинул винтовку и, целясь чуть впереди винта, которого не видел, но знал, что он где-то там, сделал три выстрела.

— Прекрати! — вяло произнес Григорьев, даже не оглянувшись на Васю. — Делай свое дело.

Самолет уходил. По нему еще стреляли, но все реже, короткими и теперь уже, наверное, более прицельными очередями, так как самолет вновь постепенно превращался в малоподвижное черное пятно и целиться стало легче, но пули уже навряд ли могли принести ему какой-либо вред.

Все это длилось минуту, не больше.

Приходя в себя и вновь устраиваясь между камнями, Вася вдруг подумал, что самолет так и не закончил свой третий круг над лагерем, ушел куда-то в сторону, и в этом было какое-то непонятное утешение, словно неожиданно появившийся самолет должен был натворить еще больших бед.

Медленно и устало, засовывая в колодку маузер, Григорьев поднимался по крутизне берега, где поджидал его связной Макарихин.