За что мне такому хорошему такая хреновая жизнь? Креативный антивирус для мозга

И здесь начинаются проблемы. Ребенок приходит к маме, встал и кряхтит. Мама счастлива, вовремя подставила горшочек – все довольны. Можно провести аналогию с работой. Представьте: вы трудитесь в какой-нибудь иностранной компании, языка которой вы не понимаете. Вам заплатили 10 тыс. долларов премии. Первая мысль какая? Сделать работу более тщательно, хотя и непонятно, что именно. Так и ребенок не осознает, за что мама хвалит, поскольку его информационный день равен нашему месяцу.

Поэтому на следующий день ребенок приходит к маме и еще тщательнее кряхтит. Мама радостно: «Молодец». Ребенок чувствует, что уже не 10 тыс. долларов, а 2 тыс. дали. Еще месяц старается. Потом подходит к маме, а она: «Чего рычишь? Взял бы горшочек, уже большой – сам можешь!» Ребенок чувствует, что без премии оставили.

На следующий день он занимался своими делами и вовсе на горшок не успел. Мама прибегает на запах: «Ах ты, засранец!» Рассудок у мамы почему-то отказывает. Она шлепает по попе. Мама вдруг делает больно. Механизм у ребенка завис. У ребенка шок, так как пропадает оценка полезности действия. А потеря полезности вызывает страдание. Так ребенок чувствует, что его окружают страх, боль, страдание, потому что он потерял полезность мамы. Мир рухнул. Мама становится опасной. В итоге появляется глобальный страх не выжить, потому что ребенок чувствует себя отвергнутым. Некоторые дети даже не плачут, так как маму бесполезно звать.

Этот глобальный страх садится на подкорочку, и всю оставшуюся жизнь мы с ним пребываем. В этот период происходит импринтинг – неосознаваемое запоминание, то, что уложилось в нашей голове, мы никогда не забываем. А если опасно быть плохими, то полезно быть хорошими. Поэтому мы так стараемся быть хорошими.

Но вдруг мама снова сменяет гнев на милость. И ребенку становится непонятно, мама опасная или полезная. Он ведь уже отвергнут мамой, но, оказывается, не совсем.

Получается, что ребенку опасно быть плохим, иначе его отвергнут, и, значит, ему не выжить.

И всю оставшуюся жизнь мы все стараемся быть хорошими. Чтобы не испытывать страх быть отвергнутым, мы пытаемся понравиться.

Адаптация

Как же выживать в этом мире? Чтобы отгородиться от страха и боли, ребенок начинает адаптироваться и приспосабливаться. Он смотрит на мир материнскими глазами. Поэтому все, что маме нравится, – это хорошо, что не нравится, – плохо. Допустим, выходит ребенок с мамой на улицу, мама говорит: «Не лезь в лужу». Ребенок делает шаг к луже и смотрит, как она реагирует. И по шевелению маминых ноздрей понимает, докуда можно и докуда нельзя. Так начинает формироваться образ внутренней мамы, который говорит, что хорошо, что плохо. Это наша внутренняя совесть.

От отвержения к маске

Хочешь не хочешь, а маме надо нравиться, значит, соответствовать маминым представлениям. Поэтому мы начинаем выстраивать защиту. И первое наше накопление – это маска (какой/ая я?), то есть умение выглядеть. К примеру, ребенок бежит, поскользнулся, упал и на маму смотрит, каким я сейчас должен быть. Мамины ожидания на лице написаны. Если мама испугалась, какой должен быть ребенок – слабенький. Мама же большая и сильная. А если мама говорит: «Ничего-ничего, вставай». То как бы больно ребенку ни было, он встает и терпит, чтобы маме понравиться.

Мы надеваем любые маски для родителей, чтобы поддерживать их ожидания от нас.

Некоторые добрые родители отправляют ребенка в ссылку, то есть в угол, из которого ничего не видно. И он там должен изображать раскаявшегося. Ладно, минуту-две он может потерпеть. Но с учетом, что за информационный день у ребенка проходит целый месяц, то всю жизнь в углу проводить не хочется. И здесь начинается конфликт с самим собой. Для других ребенок ревет, а самому что хочется? Ему интересно, что за окном, а ничего же не видно. А если не реветь, то из угла целую вечность не выпустят. А еще мама замечает, что рев какой-то ненатуральный. И что с этим делать, когда надо реветь и не хочется?

Как появляются роли?

Маски очень быстро надеваются, меняются, но долго держаться они не могут. Допустим, вы идете на свидание и как луна сияете. Вдруг встречаете подругу, она жалуется, что ее возлюбленный уезжает. А он на самом деле уезжает к вам. И вроде скорбь надо изображать, а внутри-то радость. А если вы встречаете подругу, она улыбается и говорит: «Представляешь, ко мне любимый приезжает». А у вас в ответ не радость, а оскал. Вы думаете: «Не мой ли любимый к ней едет?»

В детстве маски еще труднее держать. Трудно плакать, когда надо, а не хочется. Приходится убеждать себя, входить в роль (кто я?).

Роль – это маска, в достоверности которой мы себя убедили, определенный паттерн поведения.