– Но я еду туда, – овладевая собою, сказал Левон, и он передал князю полученное приказание.
Никита Арсеньевич с облегчением вздохнул. Тут только Левон внимательнее посмотрел на дядю. Он увидел, что старый князь не польщен и не обрадован этим приглашением, а как будто удивлен. На его величавом лице лежала тень недоумения, и густые брови изредка сдвигались.
– Ехать надо, – серьезно сказал князь, – хотя я уже стар представительствовать, но это желание государя и, значит, мой долг.
– А княгиня? – спросил Левон.
– А княгиня так же знает свой долг, как и я, – каким-то странным тоном ответил князь.
XXXVII
Конгресс собрался, но бездействовал. Дипломаты съехались, заседали, словно не зная, с чего начать, втайне обманывая друг друга, скрывая друг от друга полученные от своих правительств инструкции. Русский представитель Анштетт, которому было дано понять Александром, что заключение мира противоречит всем его желаниям, по – видимому, находился в полном согласии с представителем Пруссии Гумбольтом, которому, наоборот, было строго внушено напуганным Фридрихом добиваться мира, хотя бы ценой некоторых уступок. В то же время Фридрих уверял Александра в своей твердой решимости бороться до конца и не принимать от Наполеона никаких обещаний, как бы заманчивы они ни были. Франц требовал от Меттерниха мира с Францией, и Меттерних обещал употребить для этого все силы, вплоть до открытой угрозы, а в душе поклялся довести дело до войны.
Герцог Виченцкий, приехавший после всех, хотя и держался высокомерно, но вовсе не получил от Наполеона никаких инструкций, кроме как доносить о ходе работ конгресса, также как и граф Нарбонн.
Из Брандвейса, в семнадцати верстах от Праги, Франц надоедал Меттерниху. Прусский король не находил себе места от беспокойства и, приезжая в Прагу, метался от одного к другому, надоедая всем. Александр внес новое осложнение, потребовав поставить в число условий мира низложение испанского короля Иосифа и возвращение на престол Фердинанда. Присоединение к армии союзников бывшего маршала Наполеона, теперь наследного принца шведского, Бернадотта, с тридцатитысячным шведским войском, тоже желавшего войны против своего благодетеля и родины во что бы то ни стало, также запутывало дела.
Наполеон, оставив Дрезден, поехал в Майнц для свидания с императрицей Марией – Луизой и, по – видимому, вовсе не интересовался делами конгресса, хотя время приближалось уже к окончанию перемирия, но находился в тайных оживленных сношениях со своим тестем, а тесть эти сношения скрывал от своего министра.
Естественно, что при таких условиях конгресс обращался в театр марионеток, где только один Меттерних действовал самостоятельно, по своей воле.
Безделье конгресса давало ему много свободного времени, и он продолжал вести образ жизни светского человека, тем более что в Праге вновь составился большой круг. Центром общества являлся дом Бахтеевых. Великая княгиня по своему высокому положению была, конечно, вне общества, хотя милостиво участвовала иногда в возобновившихся, как в Карлсбаде, празднествах. Ирина по – прежнему часто бывала у нее, где также часто, но обыкновенно почти тайно, один, без свиты, бывал император. Екатерина Павловна тоже бывала у Ирины. Дружба ее к Ирине доходила до того, что, засидевшись у нее раза два, великая княгиня оставалась ночевать. Но к этому все привыкли, и это уже не возбуждало ни толков, ни комментарий, но все как к солнцу тянулись к княгине Ирине, по – прежнему избегавшей шумных собраний и никогда не танцевавшей.
Бахтеевы заняли один из лучших домов, вернее, дворец, некогда принадлежавший князьям Радзивиллам. Дегранж по – прежнему был у них почти ежедневным гостем.