За чужую свободу

История была проста и не сложна. Разорение, встреча с князем, его последняя любовь. Он так нежно, так внимательно относился к ней. Она привязалась к нему, как к другу. Она еще мечтала спасти положение своего отца ж дала согласие старому князю. Евстафий Павлович был несказанно рад. Он сам толкал ее на это.

— И я была и была бы счастлива, — закончила княгиня, — если бы… если бы…

Она смотрела на Левона… и в ее прекрасных, сияющих глазах не было ничего загадочного…

X

Сближение с княгиней, ее теперь доверчивое и ласковое отношение не внесло покоя в душу Льва Кирилловича. Напротив, такие отношения стали для него источником новых мучений.

Когда Ирина доверчиво смотрела в его глаза и тихим голосом говорила ему о себе, о своем детстве, о своих мечтах, ему безумно хотелось броситься к ее ногам и повторять только одно: я люблю, люблю, люблю…

«Я безумец, я преступник, — твердил он себе, сжимая горячую голову, — я не могу так жить. Я должен ехать; ехать как можно скорее…»

Так он говорил себе после каждой встречи с Ириной и не имел сил решиться уехать. Все дела были уже устроены, все было готово к отъезду, оставалось подать только по начальству рапорт, а он медлил.

Княгиня никуда теперь не выезжала. Нельзя было не заметить, что она искала встреч с Левоном, что его присутствие волновало ее, что иногда наедине ее глаза темнели в она смотрела на него тяжелым, ожидающим взглядом, от которого кружилась его голова и сердце разрывалось от восторга и муки…

«Да, я уеду завтра, — решил Левон после одной бессонной ночи. — Надо взять себя в руки».

Он похудел и побледнел за последние дни.

За завтраком он был молчалив и рассеян.

— Я боюсь, Левон, — обратился к нему старый князь, — что ты еще не совсем оправился. Не лучше ли отдохнуть еще с месяц? Ты, кажется, уже совсем приготовился к отъезду.

— Да, дядя, по — видимому, — спокойно ответил Левон. — Я решил, я еду завтра или послезавтра. Мы едем с Новиковым вместе.

Он говорил, не глядя на княгиню.

В ее руке дрогнул нож и ударился о тарелку. Этот звук сладкой болью отозвался в его сердце. Он мельком взглянул на Ирину. Она сидела с побледневшим лицом, опустив глаза.

— Что же касается моего здоровья, — продолжал Левон, — то я чувствую себя очень хорошо. У вас я отдохнул и еще больше окреп.

Князь покачал головой.

— Ты знаешь, — сказал он, — что я вообще против этого похода. И во всяком случае, предвижу ему скорый конец. Одно из двух: или Наполеон сделает уступки Пруссии и заключит с Фридрихом мир — тогда нам нечего будет делать, — или он соберется с силами и разгромит союзные войска, тогда тоже конец походу. Ты сам понимаешь военное дело: каково наше положение? Впереди неприятель с новыми силами; позади — большая река: на флангах союзники нерешительные или готовые изменить при первой неудаче… Мы все более и более отдаляемся от границ, от источников наших средств. И где эти средства? Ты сам знаешь… Все пространство от истоков Клязьмы до Немана — пустыня…

Левон внимательно слушал дядю и был поражен его чисто военными соображениями.

— Вы, может быть, и правы, дядя, — ответил он, — но я не могу не ехать. Это мой долг как офицера.

Князь пожал плечами. Княгиня все время молчала.

— Ну, если ты так решил, — твое дело, — сказал князь. — Ты молод, ты ищешь приключений «на войне и в любви», — с улыбкой добавил он.

Левон вспыхнул, слова дяди о любви отозвались в его душе, как укор совести.

— Я меньше всего думаю, дядя, о приключениях, — сказал он.

— Напрасно, — весело отозвался князь, — мы в твоем возрасте умели жить, — и он тряхнул своими густыми седыми кудрями. — Дай Бог памяти, — продолжал он, — да, в этом возрасте я тоже брал Берлин с Чернышевым. Мы тоже торжественно вступили в Берлин тогда. Как изменились времена! Кто бы мог думать тогда, что через полвека мы будем жертвовать собой за тех, кто тогда признавался нашим первым врагом; что для спасения этого же Берлина от других мы поведем наши войска.

Князь задумался. Словно картины прошлого проносились перед ним.

Наступило молчание.

— Да, — прервал его князь, — я, кажется, зажился на свете, — тихо сказал он, и тайная грусть слышалась в его голосе.

— Что говорите вы! — дрогнувшим голосом сказала Ирина. — Было великое прошлое, но разве не слава минувший год? И если немного осталось у вас старых друзей, разве теперь вы никому не нужны; разве нет никого, для кого стоило бы вам жить? — едва слышно закончила она.

С глубоким чувством князь взглянул на нее.

— Не обращайте внимания, дорогая Irene, на брюзжание старика. Я неблагодарный человек. Я счастлив моим настоящим, но иногда так сильны воспоминания, а их так много, так много!.. Да, Левон, — круто переменил он разговор, — ты не хочешь еще принять от меня отчета, но знай, что твое состояние достаточно велико. Мною сделаны распоряжения Бурову. Ты можешь в средствах не стесняться. Напиши записку, и контора выдаст тебе любую сумму.

— Благодарю вас, дядя, — ответил Левон.

— Благодарить не за что, — сказал князь, — ведь это твое.