За чужую свободу

— Я не буду проповедником, — начал Новиков. — Ты слышал, что говорил Монтроз? Вот единая великая цель нашей ложи. Мы теперь сильнее, чем думают… В наших рядах есть люди, от которых, быть может, зависят судьбы народов… Мы возродились и вернулись теперь к прежним, лучшим, благородным идеям начала масонства, к неустанной борьбе за правду и права человека. Наши ложи в Германии, Франции, России не праздная забава сытых бар, шутовство и игра в тайны. Нет. Мы передовая позиция угнетенного человечества… — Новиков в волнении ходил по комнате. — Наполеон потряс мир, — продолжал он, — он докончил дело революции, он пробудил самосознание народов, и он, этот тиран, этот гигант, наступивший железной пятой на грудь Европы, указал путь свободы народам. Он пробудил Германию от ее рабского сна, он всколыхнул Россию и бросил нам новые идеи и стремления… И мы объединились теперь для блага народа. О, если бы мы могли избежать теперь этой войны и посвятить все силы истощенной, но просыпающейся России… Но мы работаем, и мы достигнем своего… — Новиков остановился, затем снова продолжил. — Да, я был несчастлив, я погибал, не видя истинного света… Но теперь, теперь я счастлив и горд. Пусть силы мои малы, но я живу не бесплодно… Мы уже многого достигли… «Он» позволил мне говорить с тобой и этим как бы приобщил тебя к нашему братству…

— «Он», но кто же «он»?! — нетерпеливо воскликнул Бахтеев.

Новиков поднял руку и торжественно, медленно произнес:

— Он — Кадош, великий мастер Великого Востока. Он верховный глава всех истинных масонских лож. Он велик и почти всемогущ. От Нила до Невы, от Эбро до Сены сотни тысяч людей повинуются его слову.

— Но ты? Кто же ты? — спросил Бахтеев.

— Я мастер Великой Директориальной ложи Владимира к порядку, — с гордостью ответил Новиков. — Эта ложа объединила всех истинных масонов. К ней присоединились ложи: «Александра к Коронованному Пеликану», «Елизаветы к добродетели», «Петра к истине», «Les amis reunis», «La Palestine» и много других.

Новый мир открывался перед глазами Бахтеева. До сих пор окружающая его жизнь казалась ему простой и несложной. Он жил, как живут все, не задумываясь над веками установленным укладом жизни, и вдруг лицом к лицу столкнулся с какой‑то новой, кипящей и деятельной жизнью, таинственной и сильной. Он был потрясен. Смутное недовольство собою, неудовлетворенность — все осветилось новым светом.

— Я хотел бы работать с вами, — тихо сказал он.

— Хорошо, — ответил Новиков, — я счастлив, что ты хочешь этого. Великий мастер не ошибся, когда, уходя, сказал мне: «Он будет ваш». Хорошо, — повторил он, — я введу тебя в ложу — учеником.

— Когда же? Когда? — в волнении спросил князь. — Ведь времени так мало. Ведь я пришел к тебе, чтобы сговориться о дне отъезда в армию. Я думал, что мы выедем завтра или послезавтра… Как же быть?

Новиков задумался.

— Да, — сказал он, — я тоже хотел ехать на днях. Я не знаю, когда будет заседание ложи и притом можно ли тебя ввести сразу… Мне придется поговорить…

— Я не могу здесь дольше оставаться, я должен ехать, — глухим голосом произнес Бахтеев.

Новиков быстро взглянул на него.

— Если не удастся здесь, — сказал он, — то все равно, можно принять тебя и за границей.

— Я предпочел бы здесь, — ответил Бахтеев.

— Хорошо, — подумав, произнес Новиков, — я постараюсь сегодня же поговорить с Монтрозом и завтра же сообщу тебе.

— Благодарю, — сказал Бахтеев, — а я, значит, подожду подавать рапорт об отъезде. День — другой не расчет.

И неожиданно чувство радости охватило его при мысли, что разлука с Ириной отсрочена.

Он сам испугался этого чувства.

«Зачем, — сейчас же подумал он с тоскою, — чего я могу ждать, на что надеяться?»

Но милый образ дразнил его воображение… Нечего размышлять. Впереди, может быть, смерть… Увидеть лишний раз… Он уже забыл о своем решении избегать встреч с княгиней до своего отъезда в армию.

XIII

Уткнувшись лицом в атласную подушку, лежала княгиня Ирина на диване в своей маленькой гостиной, где в последнее время она так доверчиво, с таким открытым сердцем беседовала с Львом Кирилловичем в послеобеденные часы в мягком, нежном сумраке весенних вечеров. Как мало было таких дней и как она уже успела привыкнуть к ним!