За чужую свободу

— Условия, Маре, пусть определяет Коленкур, — опять прервал его император, — я могу вынести всякое бедствие, какое на меня обрушится, но, разумеется, не стану диктовать унизительные для себя условия мирного договора…

Через минуту Фен вернулся и положил на стол бумагу, перо и поставил чернильницу. Наполеон едва пробежал ее глазами и поставил над ней большую букву N с росчерком и кляксой.

— Вот видите, Маре, — сказал император, — успокойте Коленкура. Быть может, вечером я дам инструкции. Зайдите.

С глубоким поклоном Маре вышел. В соседней комнате он остановился около Фена и тихим шепотом сказал:

— Я не знаю, радоваться ли и что все это значит? Я боюсь, что Коленкур никогда не решится взять на себя такой страшной ответственности. А это единственный случай. Император великолепно знает нас и не потому ли он так легко согласился.

Фен пожал плечам.

— За последние дни, — тоже шепотом начал Фен, — император исключительно интересуется Парижем. Мы имеем самую оживленную переписку с регентством, только я думаю, что это так не кончится.

Маре задумчиво покачал головой.

— Все же надо торопиться, — сказал он, — я от себя напишу Коленкуру. Как жаль, что союзные монархи высказали решительное желание, чтобы переговоры вел герцог Виченцкий, а не я.

— Да, это очень жаль, — вздохнул Фен, пожимая руку Маре.

Маре ушел, а Фен погрузился в чтение груды бумаг. Из кабинета звучали оживленные, бодрые голоса. Шум открываемой двери заставил Фена поднять голову. На пороге показался дежурный адъютант.

— Курьер из армии герцога Реджио с экстренным донесением, — произнес адъютант. — Он просит доложить о нем императору.

— О — о, — встрепенулся Фен, — пусть войдет, я доложу сейчас. Таких гостей не задерживают.

Адъютант вышел и тотчас же вернулся в сопровождении виконта де Соберсе. Соберсе имел усталый, но вместе с тем радостный вид. Он весь был забрызган грязью.

Фен кивнул головой и поспешил в кабинет.

— Император ждет вас, — произнес он, тотчас же возвращаясь.

Виконт, заметно взволнованный, вошел в кабинет и, отдав глубокий поклон, остановился у порога.

— А, Соберсе! — воскликнул император. — Вы, наверное, привезли нам хорошие вести?

Маршалы ждали с напряженным вниманием.

— Ваше величество, — прерывающимся голосом начал Соберсе, — герцог Реджио приказал мне донести его высочеству принцу Невшательскому, что армия князя Швар — ценберга медленно идет из Труа на Париж, а Силезская армия фельдмаршала Блюхера двинулась по левому берегу Марны через Эперне, Дорман, Шато — Тьерри и Ферте — су — Жуар…

— А! — вырвалось у императора короткое торжествующее восклицание. Глаза его засверкали, ноздри слегка расширились. — Вы уверены в этом? Вы не ошибаетесь?.. — быстро спросил он.

— Нет, государь, — ответил Соберсе, — ручаюсь головой, я сам убедился в этом.

— Но ведь этот свинцовый болван губит свою армию! — воскликнул Наполеон, бросаясь к разложенной на большом столе карте. Несколько мгновений он смотрел на карту, потом весело обернулся и крикнул: — Герцог Рагузский, вам принадлежит честь первого удара. Взгляните, друзья мои. Я говорил, что прямой удар на Париж для них недостаточно учен. Браво! Браво! Драгоценный Блюхер!

Маршалы наклонились над картой, с любопытством слушая короткие, похожие на восклицания, замечания Наполеона. Они были слишком военными, чтобы не почувствовать положения и не затрепетать знакомым трепетом ожидания победы. Они с полуслова поняли своего вождя и императора. Они увидели добычу, беспечно стремящуюся к своей гибели, и в них заговорила кровь прирожденных воинов.

Бертье уже торопливо набрасывал на бумагу отрывочные приказания императора. В эти минуты усталые маршалы, казалось, забыли свои мечты о мире. Во всяком случае, если мир — то поело победы! Мир со славой! И они верили в эти минуты, что вновь пробудился усыпленный гений Наполеона и что опять для него нет ничего недостижимого.

Взгляд императора упал на Соберсе, бледного, едва державшегося на ногах.

— Как, Соберсе! — воскликнул он. — Вы все еще капитан? Поздравляю вас с чином полковника. Пожалуйста, без благодарности, мой друг. А теперь идите отдыхать. Я позову вас, когда будет нужно.

Когда к вечеру зашел Маре в ожидании инструкций, Наполеон только нетерпеливо махнул рукой и сказал:

— Мне теперь не до вас, я задумал устроить хорошую потасовку Блюхеру!

XXV

— Ну, Гнейзенау, что вы скажете? А? Генерал Бонапарт растаял, и черт побери старого Блюхера, если я не взорву Иенского моста и не утоплю в Сене Вандомскую колонну!

При этих словах Блюхер ударил кулаком по столу. Он остановился со своей главной квартирой в небольшой деревеньке по дороге на Фер — Шампенуаз, для короткого ночлега. Деревня была покинута жителями, и в продолжение часа пруссаки дочиста успели ограбить оставленные дома. При этом было захвачено несколько крестьян. Их подвергли допросу, но так как они или не хотели, или не могли дать никаких сведений о движении французских войск, гусары Блюхера, связав их и сняв с них обувь, с веселыми шутками положили их босыми ногами на горячие угли. Когда это не помогло, их повесили по приказанию фельдмаршала.