За далекой чертой

Мне немного стыдно, что я будто бы маловато скучаю по мужу. Сказать по правде, я предвкушала его выход на работу чуть ли не месяц. Кто я после этого – ужасная жена? Поймите меня правильно: я люблю Бена, и его общество никогда мне не надоедает. Просто я устала. Страшно устала.

– Ты скатерть нашел? – спрашиваю я, обернувшись к задней двери.

Бен сейчас на веранде, вешает электрическую гирлянду и ворчит вполголоса: мол, какой в ней смысл осенним днем, все равно никто не увидит, как она светится. Но муж хочет меня порадовать и потому вешает лампочки.

– Ага, – отвечает он и подмигивает мне.

– Спасибо. А что там с пуншем?

– Минуточку, скоро принесу лед.

– А ты его еще не положил? – У меня мгновенно включается режим паники. Не хватало еще, чтобы мама жаловалась на слишком теплый пунш и отпускала комментарии вроде: «Вот если бы вы заранее положили лед, было бы идеально!»

– Не переживай ты так, мы все успеем. К нам ведь не королева приедет, а твои родственники.

Он прав. Я преувеличиваю масштабы события. Но дело в том, что я прекрасно знаю, какое напряжение может возникнуть в нашей семье, когда мы собираемся вместе, и не хочу никаких конфликтов.

– Прости. У меня порой крышу сносит, когда дело касается родни.

Бен тихо посмеивается, встречает меня у двери, целует в нос.

– Все будет хорошо. Я позабочусь о том, чтобы каждому было удобно. – На щеке проступает ямочка – ну как устоять перед такой улыбкой! Никогда не забуду нашу первую встречу. Мы тогда оба учились на первом курсе Квинслендского университета. Бен только приехал в Брисбен, а я прожила тут всю жизнь. Мы сразу же понравились друг другу, и я предложила сходить на выходных на Южный берег. Мы плавали, шутили, смеялись, болтали до самого заката, а потом Бен впервые меня поцеловал. У нас за спиной возвышался город, на плечах у меня лежало полотенце, наши волосы пропитал запах соленой воды. С тех пор мы неразлучны и по уши влюблены друг в друга.

– Вот бы у тебя и впрямь была такая суперсила, – грустно подмечаю я, хотя в животе уже просыпается маленький торнадо из бабочек.

Бен снова целует меня, закатывает глаза, шутливо изображая отчаяние, и отпускает. Я бегу в дом и смотрю на экран видеоняни. Броуди сладко спит в своей колыбельке. Меня переполняет любовь, и все обстоятельства вдруг выстраиваются в единую перспективу. Малыш с нами всего два месяца, но уже стал всем для меня. Для нас обоих. И я хочу, чтобы моя семья воссоединилась, чтобы ради Броуди мы смогли заново отстроить мосты между близкими, разрушившиеся много лет назад.

На скамейке лежит мой разблокированный айпад. Я уже давно ищу хоть какие-то доказательства того, что бабуля убила человека, что опрометчивые слова, сорвавшиеся у нее с губ после того падения, мне не почудились. Вбиваю в поиск и нынешнее полное имя бабули, и девичью фамилию, но все без толку. Аккаунтов в соцсетях у ба нет, в газетах о ней не писали. Нашлось только упоминание о ее жалобе местным чиновникам на проблемы с канализацией в местном парке, в остальном же она настоящий цифровой призрак.

Про дедулю упоминаний куда больше, но главным образом они связаны с его многолетней работой юристом. О жизни в фермерской школе Фэйрбридж и уж тем более о причастности моих бабушки с дедушкой к убийству, случившемуся там, нет ни слова.

Впрочем, и о самом преступлении я ничего не нашла. Ни одной криминальной новости за время их жизни на ферме. Уж наверняка такое событие не осталось бы незамеченным, но нет ни заметки в газете, ни некролога, ни объявлений. Может, бабуля сделала признание в момент помутнения рассудка. Недаром же она говорила, что от боли у нее мысли путаются. И все же странно говорить такое, если это неправда, даже в ее обстоятельствах.

Дома страшный бардак. У меня не хватило сил на уборку, а теперь уже поздно. Прячу выстиранные вещи, валяющиеся на диване, в корзину и заталкиваю ее в спальню. Кто-то стучит во входную дверь, и я спешу открыть, по дороге приглаживая волосы обеими руками.

Приехали родители. По дороге они забрали дедулю с бабулей. Тетя Шарли несколько недель назад вернулась в Новую Зеландию. Мне очень не хватает ее добродушного нрава и примирительных реплик, снимающих общее напряжение, когда разговор заходит в тупик. Но мы справимся. Во всяком случае, я пытаюсь себя в этом убедить.

Мама передает мне форму для запекания, обернутую полотенцем:

– Держи. Ба приготовила свой фирменный рис с цыпленком и абрикосами.

У папы в руках пакет.

– А вот турецкий хлеб, продукты для салата и немного имбирного пива. Только салат надо еще приготовить. Но где?

Целую их в щеки и благодарю за угощение:

– Спасибо! Пап, иди сюда, покажу тебе, где кухня.

Освобождаю для него место на кухонном островке, даю доску, нож, миску. Папа достает из пакета свежие овощи и принимается за приготовление своего шедевра. Вообще они с мамой никогда не были кулинарами. Если их повар уезжал или брал больничный, мы ели барбекю из цыплят с салатом, домашнюю пиццу на тортилье, такос или пасту с песто. Мама предпочитала блюда, которые легко можно состряпать минут за десять.