За далекой чертой

– Надо побольше разузнать о прошлом, конечно, но беда в том, что они оба с ума меня сводят. Сам не понимаю почему. Слишком много воды утекло, наверное.

– В твоих силах все исправить, – уверяю я.

Достаю из кармана телефон, пролистываю фотографии Броуди в галерее и добираюсь до снимков Фэйрбриджа. Я сохранила их на телефон: фото, которое сжимала в руке бабушка, когда упала и сломала лодыжку, кадры с долговязыми улыбчивыми ребятишками, найденные в Сети.

Стул рядом с папой свободен, я пересаживаюсь туда и показываю фотографии.

Папа медленно разглядывает их, обдумывает увиденное.

– Поразительно, но они толком и не рассказывали мне об этом месте и о том, как вообще туда попали. Они приехали без взрослых, говоришь?

Я киваю:

– Да. Точно не знаю, что случилось, бабуля не рассказала, но они как-то попали на корабль, поплывший из Лондона в Сидней. Ба была с Шарлоттой, а дедуля один. Как-нибудь расспроси ее о детстве. Она мне рассказала совсем немного; уверена, там еще есть что послушать. Мне подумалось, что ты захочешь разобраться в их прошлом. Вдруг оно прольет свет на трудности, которые ты пережил в юности?

Мы встречаемся взглядами. Папа коротко кивает, потом меняет тему, говорит о работе, о погоде в Париже, предлагает подумать о поездке к нему в гости вместе с Броуди, пока он не уехал из Франции.

Когда бабуля возвращается за стол, она устраивается напротив папы и принимается слушать его рассказ об опере, на которую они с мамой сходили на минувшей неделе. Ба смеется и улыбается впопад, но я чувствую, что ее сильно ранит напряжение между ними. Тетя Соня живет в США, так что бабуля с дедулей редко с ней видятся, и едва ли она часто им звонит. Дедушка почти все время проводит в своем мире, так что бабуле наверняка очень одиноко. Неудивительно, что она так много со мной общается.

Мне хочется обнять ее, заверить, что все будет хорошо, но все-таки я внучка, и странно брать на себя родительскую роль по отношению к ба. Но я точно знаю одно: она сильная и справится с этим испытанием, как и со всеми теми, что остались в прошлом.

Ветер усиливается, проносится по столу, сметает стопку бумажных салфеток папе на колени. Он подскакивает, собирает их и ставит сверху стакан, чтобы больше не падали. А потом вдруг заглядывает ба в глаза.

– Миа поделилась со мной кое-какими подробностями твоего прошлого, в которые ты меня посвятить не удосужилась.

С трудом сдерживаю стон. Нельзя же так! Бабуля на миг приоткрыла мне свое болезненное прошлое, поделилась тем, что не рассказывала больше никому. Папины слова для нее – точно острая стрела, попавшая в главную болевую точку. Мне хочется кричать. Бабуля заливается краской.

Солнце резко ныряет за линию горизонта, и крыльцо окутывают сумерки. Жалею, что не захватила с собой кардиган, сейчас неплохо было бы набросить его на плечи. Тут раздается крик Броуди, малыш начинает ерзать и дергаться на своем коврике. Подскакиваю к нему, чтобы удостовериться, что он не замерз. Беру сыночка на руки, опускаюсь на кушетку позади стола, чтобы покормить ребенка, пытаясь при этом уловить обрывки беседы.

Бабуля повышает голос.

– Не хочу говорить об этом сегодня. Момент неподходящий.

– Да у тебя подходящих моментов вообще не бывает. Мы никогда не обсуждаем важные вещи, потому что ты вечно не хочешь. Так всегда было, сколько я себя помню. Пора бы мне привыкнуть, конечно.

Папа вскакивает, да так резко, что стул отлетает в дальний конец крыльца. Я встать не могу, поэтому подаю сигнал Бену кивком. Он неуклюже поднимается, явно не зная, что сказать, как помешать семейной драме.

Бабуля отступает от стола, вздернув подбородок.

– Думаю, мне уже пора. Бен, отвези нас с Гарри домой, пожалуйста.

Бен отодвигает от нее стул, протягивает руку:

– Конечно, бабуля.

Когда они с дедушкой уезжают, родители тоже заказывают такси. Я прошу их остаться, но они упрямо отказываются прислушаться к голосу разума.

– Да ладно тебе, пап. Ничего страшного не случилось, просто ты как-то слишком уж грубо с ней…

– Что? Хочешь сказать, это я виноват? Сама же все слышала! Она ничего со мной обсуждать не хочет. С тобой, значит, делится, но только не с родным сыном.

Прижимаю Броуди к плечу. Он громко срыгивает. Рассеянно глажу ребенка по спине, сдвинув брови.

– Да нет же. Мам, пожалуйста, скажи ему, что бабуля любит вас обоих. Зря я сегодня заговорила о прошлом. Это все я виновата.

Мама кладет руку мне на плечо. К тротуару подъезжает такси.

– Милая, ты ни в чем не виновата. У папы с бабушкой сложные отношения, вот и все. С этим ничего не поделаешь. Пускай сами разбираются.

Родители машут мне, машина отъезжает, я провожаю ее взглядом. Бен подходит ко мне, обнимает за плечи. Мы молча смотрим на улицу, залитую светом фонарей. Сердце щемит, и я не знаю, что делать дальше. Этот ужин был шансом на примирение. А в итоге стало еще хуже.