За день до послезавтра

Вице-президент искоса взглянул в темное зеркальное стекло на свои плотно сжатые губы и сделал вид, что его устраивает все. Каждую минуту своего пребывания в должности президент испытывал такой букет противоречий, что более сложного человека давно срубил бы невроз. Ему хотелось остаться в истории в качестве примера сильного лидера, человека, влияние решений которого в сфере мировой политики будет ощущаться еще многие десятки лет, но при этом он приходил в ужас от мыслей о неизбежных побочных эффектах всего этого. От подсказываемых обширным опытом мыслей о журналистах, редко одобряющих что-то из того, что он произнес. От мыслей о почти каждодневном общении с профессиональными оппозиционерами, смеющими называть себя патриотами Америки, но получающими зримое удовольствие от комментирования его поступков и слов в четко негативном ключе. О политиках, требующих чего-то осязаемого вместо простого исполнения его приказов, на чем он редко когда мог самостоятельно решиться настаивать. О возможных жертвах и о том, как они отразятся на тех строчках, которые будут писать под его портретом в Смитсоновском музее уже через несколько лет. В результате даже одно то, что президент соглашался относительно твердо следовать один раз избранным курсом, требовало массы усилий и времени. От кого? Странный, даже глупый вопрос. От ближнего круга советников и подчиненных, для которых не были тайной все его метания и сомнения. На них и выплескивалось все то, что не попадало в кадр операторов, ловящих картинку для вечерних выпусков теленовостей. Того, что оставалось за рамками напускной бодрости политических обозревателей.

«В своем обращении к французскому народу президент заявил, что в ходе этой краткой встречи был достигнут большой прогресс в плоскости двухсторонних американо-французских отношений. Он выразил уверенность в том, что этап похолодания в области трансатлантического партнерства, вызванный разногласиями по нескольким ключевым вопросам мировой политики, остался позади. В заключение своего выступления президент выразил полную солидарность с французской политикой сдерживания агрессивных амбиций России, стремящейся использовать свой нефтегазовый потенциал в качестве средства давления на своих западноевропейских партнеров…»

В чем президент был безоговорочно прав — так это в том, что жертвы будут. Впрочем, для этого не надо было иметь интеллект Спинозы. Но жертвы бывают всегда — даже в самом благородном, самом нужном движении. Без них в истории человечества не удавалось обойтись пока ни разу. В конце концов, даже Война за независимость, при всей ее глазированной глянцевости в современных учебниках истории для учеников младших классов, на самом деле не обошлась без поджогов, убийств и мародерства. Но результат стоил любого, стоил всего. Любые жертвы, любая вина перевешивалась единственной парой потрясающих по своей завершенности тезисов, которые по непонятной причине никогда до этого момента не звучали в своей законченной форме. Первый: «станет ли мир более безопасным, более спокойным и прогнозируемым без России?», и второй — «способны ли мы в данный момент сделать его таким?»

Начало февраля

Целью наших усилий являются страны и будущие государства на Востоке. Их образование будет историческим последствием сокрушения силы России, а вместе с тем может стать элементом роста сил державной Польши… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель — ослабление и разгром России.

Доклад 2-го (разведывательного) отдела Генерального штаба Войска Польского, декабрь 1938 г.