За день до послезавтра

К первым числам февраля 2013 г. число упоминаний слова «Россия» в среднесуточной сетке телевещания Би-би-си достигло пятидесяти пяти, Си-эн-эн — пятидесяти восьми, Си-би-эс — восьмидесяти двух, Евровидения — девяноста. Большинство транснациональных новостных телеканалов давало в эфир тем или иным образом затрагивающие Россию сюжеты почти каждый час. Прочие каналы, совмещающие новостные передачи, документалистику и «публичное», то есть не требующее абонентской платы спортивное вещание, отставали от них ненамного. Сюжеты были самыми разными — большинство из них даже не было новыми. Но зато они были разнообразными. Скандалы с допингом и предвзятым судейством русских арбитров на последних зимних Олимпийских играх. Пьяные и громогласно хохочущие русские компании, шатающиеся по улицам притихшего в шоке Инсбрука. Возмутительное пиратство, лишающее десятки киностудий и сотни музыкантов причитающихся им денег, и заваленные контрафактом уличные лотки где-то в Москве. Красотки в шелке и драгоценных камнях, вереницей проходящие через тонированные зеркальные двери в глубь брызгающего вспышками света холла, и ужасные русские старухи в грязных тряпках, бьющие поклоны у входа в мрачную, похожую на сплюснутую пагоду станцию подземки. Тело расстрелянного в заиндевевшем подъезде собственного дома прогрессивного журналиста и вальяжный офицер в высоких чинах, дающий какие-то невнятные объяснения с украшенной гербом трибуны. Силуэт разгромленной террористами атомной электростанции… Мертвый остов затонувшей атомной субмарины с бурым гербом на осевшей набок рубке…

Все это было чистой правдой, и именно поэтому все это доходило до цели с безошибочной точностью. Среднестатистический европеец и североамериканец проводит в день перед телевизором до полутора часов. Еще около двадцати пяти минут в расписании его дня приходится на радиопередачи — в первую очередь на утренние, прослушиваемые за завтраком или в автомобиле по дороге на работу. В тех странах, где использование радио в качестве рабочего фона является общепринятым (например, в США, Швеции или Венгрии), значение этого показателя достигало четырех часов — и именно в них темпы прироста частоты упоминаний слова «Россия» стали наиболее значимыми. Простейший поиск в самой популярной в Сети системе позволял убедиться, что количество «попаданий» или «ответов» на запрос по ключевым словам «режим Путина /ИЛИ/ Медведева» уже перевалило за 300 тысяч. Если же провести в Сети лишние несколько минут, картина становилась еще интереснее. Первые случаи появления этого общепринятого сейчас словосочетания отмечались почти немедленно после официальной инаугурации российского президента. С ранней осени 2005 г. оно фиксировалось Сетью с частотой примерно 5–6 в месяц; к весне 2006 г. — уже по 100–200 за тот же период времени. К зиме 2006/2007 г. словосочетание появлялось в новостях, блогах и обсуждениях на сетевых форумах так часто, что поисковые серверы начали впервые отмечать количество «попаданий» термином «приблизительно». Еще более забавно было изучать соотношение между числом «попаданий», выданных открытыми поисковыми серверами на ключевые фразы «Правительство России» и тот же самый «режим Путина». Соотношение снижалось скачками, — еще более грубыми, если отсечь страницы, сетевые адреса которых выдавали их российское происхождение: причем любое, не только официальное. И еще ярче картина становилась, если «строить» запрос «режим Путина /ИЛИ/ Медведева /ИЛИ/ Лукашенко». Никаких особых знаний и умений поиски информации подобного рода не требовали. Для получения таких сведений не надо было быть компьютерным гением или шпионом в темных очках с ампулой цианида, зашитой в угол воротника. Но чтобы начать это все делать, нужно было испытывать к этому интерес, помноженный на критичность: а такое сочетание неожиданно являлось уже не столь широко распространенным в популяции. Причем таким образом дело обстояло во всех странах мира — не только в России. На дворе был XXI век, и люди просто принимали большинство происходящего вокруг них как должное: к этому времени у них имелся уже достаточный практический опыт.

Встречался и другой вариант. Можно было быть параноиком. Вот это подходило — хотя доктор медицины Николай Олегович Ляхин уже достаточно давно перестал себя таковым считать. Хотя вообще-то… Вообще-то, если быть совсем уж честным перед самим собой, то имелся и аргумент «за» такой диагноз. Он появился, когда Николай догадался найти через вторые руки телефон давно потерявшегося однокурсника, занимающегося консультативной психиатрией, и кое-что спросить у него в лоб. Мол, не отмечает ли тот в последние полгода или чуть более того постепенное нарастание проявлений фобий неясного генеза, повышенный фон тревожности и мнительности в общей выборке. Выслушав, сосед по аудиториям и коридорам alma mater только фыркнул.