За державу обидно

Лицо у меня было, по-видимому, достаточно выразительное — полковники сгинули секунд на пять раньше установленного срока. Левинсон доложил, что уже третий день систематически подвергается нападкам всевозможных военных и гражданских должностных лиц, которые в разных формах (советов, рекомендаций, требований и приказов) домогаются от него изменения системы охраны и обороны резиденции, причем сплошь и рядом одни требования диаметрально противоположны другим, что крайне утомительно. Я ему объяснил, что у нас страна Советов, советы не дорого стоят; посоветовал, порекомендовал, потребовал и уехал… Именно по этой причине (наличия большого количества советчиков) не сношаются на площадях. Приказал к исходу дня уточнить и утвердить у комбата схему расположения машин и постов. Всем советующим и рекомендующим говорить: «Есть!», но действовать согласно утвержденной схеме.

Командир роты выразил недоумение по поводу того, что до сих пор Э. А. Шеварднадзе не удостоил ни взглядом, ни кивком, ни приветствием ни одного солдата и, офицера.

— Мы для него даже не быдло, — сказал командир роты, — а так, пни!

На это я ему порекомендовал обязать всех надеть на себя маски сфинксов. Эту мысль подхватили и развили: всем понравилось. Идет себе Эдуард Амвросиевич к машине с постной физиономией, а вокруг него такие же постные рожи, ни тебе доброе утро, ни тебе добрый вечер! Так и бдили: сборище дубовых пней.

В ходе контроля зон ответственности, уточнения задач приходилось неоднократно беседовать с горожанами. Все беседы развивались по шаблонному сценарию. Надо сказать, что все южные города имеют одну характерную особенность: стоит на несколько секунд остановиться и заговорить с кем-нибудь или ответить на чей-нибудь вопрос, и вокруг тебя мгновенно вырастает здоровенная толпа: шум, гам, горячность, выкрики.

— Ну что, граждане, — говорил я, — будем орать или разговаривать? Если орать — то я пошел, а если разговаривать — то пожалуйста!

— Хорошо, будем разговаривать, — отвечали из толпы. — Вот в газете «Заря Востока» (городская тбилисская газета) написано, что солдат-десантник три километра гнался за старушкой 71 года от роду и зарубил ее лопатой!

— Написано, написано, а как же!.. Только вопросы есть?

— Какие там вопросы! Зарубил!

Толпа мгновенно возбуждается. Опять мат, угрозы.

— Спокойно, граждане! Вы меня все-таки выслушайте. Вопрос первый: что это была за старушка, которая бежала от солдата три километра? Вопрос второй: что это был за солдат, который не мог на трех километрах старушку догнать? И третий вопрос, самый интересный: они что, по стадиону бегали? На трех километрах не нашлось ни одного мужчины-грузина, чтобы заступить дорогу этому негодяю?

Удар, как говорится, в солнечное сплетение на выдохе! Крыть нечем. Если чисто эмоционально, то возмутительно, а если с легким анализом, то бред!

Каждый раз в толпе находился «витязь», который более или менее искусно пытался перевести разговор в другую плоскость.

Если убрать в сторону эмоции и поубавить темперамент, вопрос каждый раз ставился одинаково. Даже не вопрос, а не терпящая возражений констатация факта: «Вы нас на площади отравили!»

— На организмы фашистов и коммунистов отравляющие вещества одинаково действуют?

Легкая заминка — соображают. Потом приходят к выводу, что анатомия к идеологии никакого отношения не имеет. Констатируют факт: «Одинаково!»

— Значит, если я, допустим, хочу вас отравить, то должен надеть средства защиты, в противном случае умрем мы вместе. Так?

— Так! — нехотя соглашаются.

— Кто из вас видел хоть одного солдата в противогазе, я уже не говорю об ОЗК? Или вы полагаете, что сюда собрались несколько тысяч камикадзе с целью помереть, непонятно во имя чего, на подступах к вашему Дому правительства?

Толпа бурлит, растекается, жужжит, обсуждая услышанное. Проклятия в адрес Горбачева, Патиашвили, призывы резать русских. Черные южные глаза, в которых ненависть, сомнение, попытка уяснить, что же все-таки произошло. Толпа до известной степени шокирована: устоявшиеся штампы жуткого произвола и патологической жестокости как-то уж больно просто рассыпаются и рушатся, и крыть вроде нечем. Можно матом, но неубедительно, это понимают даже самые горячие.

— Вы подумайте, — говорю я на прощанье. — Всего вам доброго. До свиданья!

И как нож сквозь масло.

…Запомнились пожилые рабочие-грузины с седыми усами, висками, бровями, натруженными узловатыми руками: «Вы не уходите, — просили они. — Мы сейчас на мафию за копейки пашем. Если вы уйдете, тогда совсем крышка! Тогда война! Много людей погибнет! Не уходите…»

Мудрые пожилые рабочие люди, уже тогда они видели дальше политиков. Уже тогда тоньше и зримее они представляли ситуацию. Вот где, припомнилось мне снисходительно-презрительно-высокомерное отношение грузин к армяно-азербайджанскому конфликту: «А, дураки, что делят, непонятно! Вот мы…» От тюрьмы и от сумы не зарекайся!