За державу обидно

Улица, ведущая прямо к вокзалу, не помню, как называется. Я впереди на УАЗике, «на хвосте» — радиостанция Р-142. Густое оранжевое облако мгновенно застит лобовое стекло, скрежет тормозов, округлившиеся глаза начальника связи: — Товарищ полковник, вокруг УАЗика пять кирпичей веером легли! Повезло вам.

На асфальте — отметины от кирпичей, оранжевая пыль на машинах, по тротуарам справа и слева идут люди, им до нас нет никакого дела. Справа девятиэтажка, слева — девятиэтажка. На лоджиях — никого. И как будто ничего не случилось. Как будто нерадивая хозяйка вытряхнула из передника картофельные очистки. Неприятно — но не смертельно.

Забросанные камнями офицеры у штаба Ставки, забросанный пузырьками с тушью и банками с краской огромный, метров на пять, памятник Орджоникидзе. Попытки его отмыть, а когда это не удалось — тайный ночной демонтаж и отвоз в неизвестном направлении.

Комендантские посты, патрули, вагончики, доппайки, неудовлетворительные санитарные условия, препирательства, споры, непонимание, приемы по личным вопросам, отлаживание боевой подготовки — все, как всегда, смешалось в клубок проблем, трудноразрешимых и неразрешаемых вообще.

Здесь, в Тбилиси, я впервые близко познакомился со вновь назначенным командующим воздушно-десантными войсками генерал-лейтенантом В.А. Ачаловым. Командующий с относительно спокойного Ленинградского округа сразу попал в гущу событий, и ему необходимо было самоутвердиться, поэтому он был излишне придирчив и строг. Это понятно. Претензий никаких. Но именно это почему-то запомнилось.

Черный январь в Баку

Есть такой старозаветный анекдот: «Командир полка поспорил с начальником штаба. По какому вопросу, неважно. В качестве рефери выбрали замполита. Он выслушал командира и подвел итог: „Командир, вы правы“. Выслушал начальника штаба — резюме то же: „Вы правы!“ Вмешался присутствовавший секретарь парткома: „Как же так? И командир прав, и начальник штаба прав. Так не бывает!“ Замполит подвел итог: „И вы тоже правы!“» Этот анекдот как нельзя лучше передает позицию, занятую на тот период М.С. Горбачевым. Армения — права, Азербайджан — прав, Турция, Иран, армянская диаспора в зарубежье и вообще все те, кто пожелал по тем или иным причинам вмешаться в этот конфликт, — тоже правы. Неуправляемые процессы тем временем росли и ширились, и межнациональный конфликт все более и более приобретал очертания войны со всеми ее атрибутами. Этот пожар подспудно тлел, наконец пламень вырвался наружу, произошло это 12 января 1990 года.

Газеты, телевидение как-то привычно, серо, буднично повествовали о том, что в Баку опять резня. Называлось количество жертв. Мировая и союзная общественность как-то вяло и дежурно протестовала. Офицеры удивлялись, и с каждым днем все более: «Как это так: в Баку резня, а мы еще в Туле». Какие усилия на протяжении недели прилагал М. С. Горбачев для прекращения кровавой междоусобицы, я не знаю, но, по-видимому, исчерпав аргументацию, вспомнил о формуле: ВДВ+ВТА = советская власть в Закавказье, и 18 января дивизия была поднята по тревоге.

К тому времени все офицеры приобрели специфический опыт, и мнение их было единодушно. Суть его сводилась к следующему: «Черт бы побрал всех партийных и государственных вождей. Вместо того чтобы подавить конфликт в зародыше, дадут ему разгореться, убедятся в своей несостоятельности и давай палочка-выручалочка ВДВ — действуй». Предвидя возможные крупные неприятности, пользуясь тем, что «Южный вариант» — понятие весьма растяжимое и всеобъемлющее, я прихватил с собой две артиллерийские батареи и зенитный дивизион ЗУ-23-2. Как зенитное средство «зэушка», конечно, дрянь. Вероятность поражения самолета батареей — ноль целых двенадцать сотых. Или другими словами, стреляя шестью установками, батарея способна уничтожить 0,12 самолета. Как любят шутить зенитчики: «Сбить не собьем, но напугаем до смерти». Так вот, эта самая «зэушка» прекрасно зарекомендовала себя в стрельбе по наземным целям, даже против танка. Пробить броню она, конечно же, не может, но мелкие ее снаряды сносят с тела танка все: прицелы, фары, тримплексы, прожектора, антенны, и в конечном итоге ослепший и оглохший танк может только обиженно реветь, но боеспособность утрачена.