За Дунаем

Жандарм проехал мимо, даже не взглянув на Петра. Старик рассердился и больше не сел на коня. «Зачем только я выехал верхом? Чтобы слезть и пожелать доброго здоровья жандарму? Будь ты проклят! Разве я ему забуду, как он измерил наши окна и требовал, чтобы я уплатил налог больше прежнего. Ему показалось, что одно окно шире другого. За солнце тоже плати им! Скоро заставят нас нести налог за то, что мы дышим воздухом. Как только до сих пор не догадались?»

По дороге семенили ослики, груженные тюками табака, плетеными корзинами... Продавать у Петра нечего было, и покупать он не собирался. Повидаться он хотел кое с кем.

Мимо на лошадке протрясся турок, он болтался в седле вместе с переметными сумками. За ним, стараясь не отставать, спешил мальчишка на ослике.

Базар встретил Петра разноголосым гулом. Хотя торг только начинался и торговцы еще съезжались со всех сторон, народу собралось на площади много. Базар находился в том месте, где сходились дороги трех сел, рядом с речкой.

Турки сидели на зеленой траве и лениво перебирали четки. Они торговали всем на свете. В широких корзинах лежали яйца, тут же в клетках нахохлились канарейки; большие, желтые круги сыра и глиняные горшки с кислым молоком; веревки, ложки с длинными ручками. Покупатели пробовали на вкус муку, просыпали между пальцев кукурузные зерна.

В лавчонках, сколоченных из кольев и покрытых рогожей, торговали горшками, наваленными перед лавкой, а на стойке — свистульки, кувшины с изящными тонкими шейками.

Если находился покупатель, то тут же вокруг него собирались советчики и начинали яростно кричать, подкрепляя слова резкими жестами рук.

Чтобы пройти к болгарину, торговцу топорами и серпами, Петр переступил через цепи, вытянувшиеся на земле тремя рядами. Тут же, в окружении клеток с кроликами, дремал мальчишка.

Нагнувшись, Петр взял с земли серп и шепотом сказал:

—      Пусть бог даст тебе богатого покупателя.

—      Да не откажет и тебе всевышний в счастье! Не уходи с базара, деньги для тебя есть.

—      Нет, такой серп у меня уже есть... О, кажется, у тебя я и приобрел его,— Петр выпрямился и пошел дальше.

Впереди шлепал чувяками на босу ногу старик-болгарин. Ватный халат висел на нем клочьями. Он свернул в сторону, к кустам, пролез сквозь густые ветви и, усевшись под тенью, извлек из-за пазухи тряпку, долго вертел ее перед глазами. Потом, повалившись на бок, улегся на земле.

Еще тяжелее стало на сердце у Петра. Он остановился напротив продавца седлами, сидевшего на корточках. Покупатель, худой, длинный турок с впалым животом, размахивал рукой над его головой:

—      За один флорин я куплю осла и буду разъезжать на нем.

Продавец молча курил, словно не его товар торговался. Но вот покупатель махнул рукой и пошел. Продавец тут же вскочил и закричал на весь базар:

—      Стой! Куда ты?

Однако покупатель и не думал останавливаться, он уходил все дальше, провожаемый взглядами недавних советчиков продавца.

—      Сколько заплатишь? — истошным голосом закричал' продавец.

Он перепрыгнул через свой товар и понесся за покупателем, догнал его, схватил за руку:

— Не уходи...— Он тянул его за собой.— Идем, такое седло годится даже для самого персидского шаха!

Насильно притащив его, продавец подхватил с земли седло.

— Бери, езди на нем на здоровье.

Покупатель долго рассматривал седло, потом осторожно положил на место и пошел прочь. Вначале торговец остался с открытым ртом, потом, схватившись за голову, стал проклинать себя за то, что послушался советчиков, а те уж разошлись...

Петр вернулся к своему коню.

10

Событие на нихасе потрясло Бза. Придя домой, старик молча ходил по двору, заложив руки за сутулую спину, а когда наступила ночь, уселся у очага и, дымя трубкой, горестно размышлял. Бза не мог понять, что случилось с людьми. Почему Кудаберд стал врать в присутствии стольких людей? Смотрел им в глаза и ни разу не моргнул. Что же происходит в селе? И этот русский... Он даже не слез с коня, когда разговаривал со стариками, да еще угрожал им расправой и все время потрясал кнутом. «О, бог ты мой, и никто из мужчин не стащил его на землю, не заставил просить прощения у старших».— Бза схватился за голову и застонал от горькой обиды. Так просидел он до рассвета. В доме тоже не спали, уснули разве только внуки. Домочадцы боялись показаться ему на глаза и разговаривали шепотом, женщины находились на своей половине, а сыновья были во дворе; укрылись в сарае на случай, если позовет отец.

Утром старик умылся, расчесал бороду, надел новую черкеску и сафьяновые ноговицы и, помолившись богу, отправился в канцелярию. Не мог Бза смириться с тем, что помощник пристава посягнул на волю нихаса. Да разве такое было прежде? Бза шел в канцелярию, к чиновнику, чтобы напомнить ему об обычаях отцов, переступить которые никто не может, даже помощник пристава. Он скажет ему мудрые слова дедов: «В чьей арбе сидишь, того и песню пой».