За две жизни до мечты

Оказалось, что в молоке фосфора тоже не было. Да и надоело нам выпаривать, если честно. Времени на создание оружия массового поражения оставалось всё меньше, и надо было торопиться спасать мир, а не размениваться на пустяки с писанием в пробирки.

Едва мы разложили химические приборы по местам, взяли каждый свою пробирку для отмывки дома от остатков фосфора и собрались уходить из лаборатории, как Вовка вдруг замер и настороженно прошептал:

– Чё за фигня, Серый?

Я посмотрел на друга, который, открыв рот и выпучив без того круглые глаза, созерцал потолок поверх моей головы. Вернее, это был не потолок вовсе, а мощная и очень старая деревянная балка. На таких держался каркас всей крыши. Переведя взгляд на неё, я увидел нечто, что впоследствии разделит наши жизни на «до» и «после». Оно заставит позабыть и о лаборатории, и о диких арабах, и даже о вечернем сеансе «Кулака ярости» в видеосалоне у дяди Лёши Душмана.

Глава 2. Наследство

Мы с другом нашли приключение! Настоящее приключение с настоящим другом! И оно находилось в полуметре над нашими головами! О чём ещё можно мечтать в этом возрасте? По крайней мере, мне так поначалу показалось…

– «Вем смута гряде великая, и въпълчение, и алчба, и мор, и язва, кою враг дивий несе, – полушёпотом вычитывал я вслух старательно выведенные сотни лет назад буквы с «ятями» и «ёрами». – «Ино тебе, сын мой дроля, очина моя тебе тяжко, вяще дружних детей моих хупавых. Рель сей уроком тебе буде, и от тати щитом, и от мунгита-бесермена худаго, и от мытаря. Ты же, наследок мой возлюбленнай, въсхыти жито своё, ибо аз, бачко твой, отай охабил очину твою…»

– Серый, что это? – По голосу было ясно, что Вовка начинает нервничать.

– Дай дочитаю, блин! Не перебивай! – раздражённо отмахнулся я от Вовки, вскарабкался на стол, чтобы быть поближе к балке, и продолжил вслух: – «…и злато, и басу, и рясы, и голландчики…, и гривны больма в кунах… скудельница отай охаблена … короб лутовяный промеж варганом и рекою Велик… Дон во трёх тысячах аршинах от реки во бочаге сокрыл…».

Я мельком посмотрел на Вовку и заметил, что тот опасливо озирается. От этого и мне стало не по себе.

– Как будто церковным языком написано… – почему-то шёпотом пробормотал я.

– Этой фигни тут раньше не было! – быстро пролепетал друг.

– Не было, – согласился я. – Ещё плакат хотел на это бревно прилепить, но передумал. Бревно как бревно было…

– Тогда как эти загогулины тут появились вообще?! – Вовка чуть не плакал, в глазах стояли слёзы. – И как ты на этом языке читаешь? Тут же не по-русски написано!

Я не ответил, потому что и сам не понимал, откуда это взялось. Присмотрелся внимательнее, поскрёб ногтем, потёр пальцем. В некоторых местах текста было не разобрать, но для общего понимания хватило и того, что я смог прочесть.

– Как ты эти загогулины разбираешь? – настаивал Вовка.

– У моей прабабушки в деревне Библия старинная есть, она на таком же языке написана. Это старославянский, вроде. Раньше на Руси все так писали. Я, правда, мало что понял, но…

– Слушай, не нравится мне эта фиговина. Тут какой-то чертовщиной попахивает. Давай в подвал лабораторию перенесём! Там хоть и крысы, зато понятно, что не привидения и не домовые всякие…

Договорить ему я не дал. Меня будто осенило!

– Это не домовой, Вовчик! И не привидение! Смотри! – я ткнул чёрным от сажи пальцем в таинственную балку. – «Злато»! Видишь? «Наследок» – вот! «Сын возлюбленный» – вот тут. А вот самое интересное: «…во трёх тысячах аршинах от реки во бочаге сокрыл»! Понял?

Вовка пожал плечами, а я от распирающего нетерпения даже со стола спрыгнул.

– Да тут же очевидно всё! Это написал мужик, который для своего сына наследство спрятал! Это клад, Вовчик! Самый настоящий клад! С золотом, с драгоценностями! А спрятан он где-то возле реки Дон. Ну или Великий Дон… И он ещё лежит где-то – точно тебе говорю!

– Издеваешься? Даже если это правда, писатель этот жил, ещё когда динозавры мамонтов за жопы кусали! Ты прикинь, когда это было! Уже лет триста прошло, не меньше! А если это Дон, то он за тыщщи километров от нас течёт!

– Больше! – быстро отмеряя шаги по чердаку, пробубнил я.

– А?

– Думаю, больше трёхсот лет прошло. Может даже больше пятисот.

– Ну так тем более! И с чего ты вообще взял, что сын этот наследство своё не нашёл? Может, он его сразу и прикарманил по-тихому?

– А с того, Вова, что надписи на бревне до сих пор не было видно! Она проявилась после того, как мы его своим фосфором драгоценным закоптили! Видать, что-то полезное всё-таки выпили. А значит, никто этот текст никогда не читал – ни сын, ни дочь, ни «враг дивий». Врубаешься, Ватсон?

– Это почему же сразу Ватсон? – недоумённо и даже с какой-то нелепой обидой уставился на меня Вовчик.

– Потому что Холмса из тебя не получается!

То ли мой друг и в самом деле тайно мечтал быть похожим на Холмса, то ли за что-то откровенно Ватсона недолюбливал, а может, просто мои аргументы звучали не убедительно, но после этих слов Вовка засопел, побагровел и, резко развернувшись на месте, быстро пошёл к выходу.