За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Конечно, на деле все шло не так гладко, как на бумаге. При оказании помощи характерные признаки распределительной системы проявили себя. Из-за бюрократизма государственного снабжения продссуда шла на места медленно. Часто это вообще было кабинетное распределение без учета нуждаемости. Сказывались и большие потери из‐за хищений. Из того, что доходило до бедствующих колхозов, значительная часть выделялась на создание семенного фонда — приближался сев. Например, для Оренбургской области правительство выделило в январе 1 млн пудов зерна. Из них более 400 тыс. пудов пошло на семена. Только то, что осталось, разделили между колхозниками. Как свидетельствуют спецсообщения о распределении продссуды, во многих колхозах это опять вылилось в 100–200 г зерна на трудодень, а то и меньше — 45 г, — столько получили колхозники в голодающих колхозах на Северном Кавказе в январе 1937 года. Тот факт, что ссуду распределяли в основном между колхозниками, объясняет преобладание единоличников среди умерших от голода крестьян.

Вновь проявилась роль кнута и пряника, которую распределение играло в социалистической экономике. Правления колхозов манипулировали продссудой. Распределяли понемногу и придерживали хлеб до начала сева — чтобы выдавать только тем, кто будет работать. В ряде районов правления не выдавали хлеб даже остронуждавшимся, если они плохо работали. Ярче обозначилась и социальная стратификация. Сельское руководство, бригадиры пользовались правом преимущественного и первоочередного снабжения, в то время как рядовые колхозники довольствовались остатками. Этот порядок распределения с ведома и по распоряжению районных партийных и советских организаций навязывался колхозникам как безоговорочный и не подлежащий обсуждению на общих собраниях. Политбюро и НКВД в данном случае не поддержали местное руководство, считая подобные привилегии нарушением колхозного устава.

После оказания помощи в бедствующих колхозах наступало временное облегчение, но ссуды было недостаточно. Там, где она была выдана в декабре — январе, к началу весны колхозники опять сидели без хлеба[431]. По сообщениям НКВД, и после выделения ссуды нищенство и голодные опухания продолжались. Правительство вынуждено было помогать колхозам вплоть до получения нового урожая.

Не обошлось и без репрессий. Последовало официальное объяснение причин продовольственных затруднений — вредительство. Политбюро дало указания НКВД выявить и арестовать организаторов «контрреволюционной деятельности» в распределении доходов в колхозах, в животноводстве, в торговле хлебом. В связи с кризисом только в Саратовской области в январе — феврале 1937 года НКВД «ликвидировал 88 дел», по которым арестовал 189 человек, и «наметил к ликвидации 41 дело» с арестом по ним 186 человек[432]. «За непринятие мер к предотвращению заболеваний и опуханий колхозников» поплатились своими креслами многие местные партийные, советские, колхозные руководители. Но это была только прелюдия драмы. Ее основной акт состоялся осенью 1937 года. Прошла серия показательных судов. На скамье подсудимых оказались представители сельского руководства — секретари райкомов, председатели райисполкомов, сельских Советов, колхозов. Кризис миновал, но нужно было предъявить народу его «организаторов»[433].

В экономике все взаимозависимо — кризис ударил не только по сельским жителям, но и по горожанам. Крестьяне, голодные и те, кто хотел запастись хлебом на случай голода, хлынули в города. На железнодорожных станциях образовались «людские пробки». География «хлебных затруднений» расширилась. Они охватили промышленные центры Ивановской, Калининской, Ленинградской, Свердловской и других областей РСФСР, а также Украины[434]. «Хлебный крестьянский десант» появился в городах уже в октябре — ноябре 1936 года. Далее ситуация ухудшалась. Неблагополучно было даже вблизи столицы.

В городах выстраивались огромные очереди. Сводки регистрируют драки, несчастные случаи с тяжелыми телесными повреждениями. Стояли целыми семьями, вплоть до малолетних детей, чтобы взять хлеба побольше. Приезжие скупали хлеб десятками килограммов: сушили сухари[435]. Торговля продолжалась всего несколько утренних часов, потом торговать было нечем. Хлебный ажиотаж усилился после правительственного постановления о запрещении продажи ржаной муки. Подскочили цены на базарах. Мука продавалась не пудами и килограммами, а блюдцами по 200 г, от 75 коп. до 1 руб. за блюдце.

Горожане оставались без хлеба — к концу рабочего дня на полках хоть шаром покати. Росло недовольство рабочих: