За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Более того, эти усредненные показатели не в полной мере характеризуют скудость государственного снабжения сельского населения. Направляемые в деревню фонды имели целевое назначение. Это значит, что товары не распределялись поровну между жителями, а шли на обеспечение определенных групп населения, в первую очередь работников политотделов МТС и совхозов. К моменту поступления товаров в сельпо большая их часть оказывалась закрепленной за определенными группами потребителей. Например, по данным за третий квартал 1933 года, 10 тыс. т сахара, которые были выделены правительством для сельского населения (города получили 57 тыс. т), предназначались только для работников совхозов и стимулирования заготовок; 3,5 тыс. т растительных жиров (города получили 18 тыс. т) предназначались для политотделов МТС, районного актива и совхозов; 2,1 тыс. т рыбы (города получили 75,8 тыс. т) пошли на стимулирование заготовок. Сливочное масло посылали на село только для снабжения работников политотделов МТС. По плану первого квартала 1934 года, сельский фонд — 100 тыс. т муки (для городов было выделено около 2 млн т) предназначался только для стимулирования заготовок технических культур[208].

Архивные материалы свидетельствуют, что и без того недостаточные планы завоза хронически не выполнялись. Вместо реальных товаров крестьяне получали бумажки — квитанции, которые подлежали отовариванию в неопределенном будущем, облигации государственных займов. Большую часть времени сельпо стояли полупустыми, являя жалкое зрелище. Для иллюстрации приведу одно из описаний сельского магазина:

Соли нет хорошей — пустячного предмета. Немолотая, комьями, только для скота. Мыла простого нет больше месяца. Подметок — необходимого товара для крестьянина нет. Имеется только 3 носовых платка и 10 пар валяных серых сапог да половина полки вина. Вот — деревенский кооператив[209].

Бедствовали не только колхозники, но и все, чье снабжение зависело от колхозных фондов. По сообщениям ЦК профсоюза работников просвещения, куда шел поток жалоб от сельских учителей, плохое питание приводило к голодным обморокам учителей во время уроков, нищенству («Ходят под окнами Христа ради»), массовому уходу учителей с работы, особенно весной, склонению учительниц к сожительству за продукты. Колхозы, сами бедствуя, отказывались снабжать сельскую интеллигенцию. «В лучшем случае там, где местная колхозная общественность и сельсовет внимательно относятся к нуждам школы и учителя, — говорилось в одном из сообщений, — колхозы в каждом отдельном случае по просьбе учителя кое-что ему уступают из своей продукции»[210]. Снабжение сельского руководства было немногим лучше. Секретари и председатели сельсоветов также обеспечивались из нищих колхозных ресурсов да дополнительно за счет крестьянства (2 % начислений на хлебопоставки).

Сельчане, которые получали государственный паек, также бедствовали, ведь они относились к низшим спискам снабжения. Худо-бедно поступали только хлеб и сахар, но, чтобы получить их, нужно было порой отшагать несколько километров в жару и холод до ближайшего распределителя. Положение усугублялось высокой задолженностью государства (достигала 3–4 месяцев) по выплате зарплаты сельским специалистам. Архивные материалы свидетельствуют о том, что бедствовали и работники совхозов. Даже паек директоров совхозов был небогат и выдавался нерегулярно.

Скудость колхозных фондов и государственного пайка приводила к нивелировке снабжения практически всех групп сельского населения. Сельские специалисты и интеллигенция в снабжении занимали низшую позицию в иерархии советской интеллигенции, сельские рабочие — низшую позицию в иерархии рабочего класса, сельское руководство (председатели сельсоветов, колхозов, секретари сельских партячеек) располагалось на низшей ступени в иерархии партийной номенклатуры, от государственного пирога им практически ничего не оставалось. В результате сельское население составляло довольно однородную бедную массу. Хуже было разве что положение заключенных ГУЛАГа, хотя смертность в деревне во время голода 1932–1933 годов, скорее всего, была выше, чем в лагерях. Исключение в скудном сельском снабжении составляли политработники МТС, которые получали красноармейский паек через закрытые распределители «двадцатки» (районных руководящих работников). Однако поток жалоб свидетельствует, что нормы и их пайка в условиях кризиса не выполнялись.