За глупость платят дважды

— А, ну да, — Крамм сделал глоток шерри и усмехнулся. — В общем, тот Гогенцоллен был очень благодетельный и благотворительный. Он давал денег приютам сирот, меценатствовал и устраивал разные громкие акции, чтобы показать, какой он добрый. В какой-то момент он решил, что мало просто давать денег другим приютам, и учредил свой. Для мальчиков. Ну, точнее, наверное, для юношей. Он специально объезжал арбейтсхаузы, чтобы находить одаренных ребят тяжелой судьбы, забирал их к себе и давал еду, жилье, одежду и образование. Воспитывал и всячески готовил к жизни. Во всяком случае именно так это все подавалось. Об этом писали любили писать в газетах, публиковали фотокарточки благовоспитанных, хорошо причесанных и одетых юношей в компании с этим самым Гогенцолленом. В общем — идеальная картина. Все счастливы. Но был один нюанс. На самом деле его приют имел совсем другое назначение. Это был такой высококлассный и великосветский бордель для мужеложцев. Порочным страстям подвержены все слои общества, даже под угрозой расстрела. Вот герр пакт Гогенцоллен и взял на себя смелость удовлетворить таковую для вервантов и верштагов. Стоили его услуги очень дорого, попасть в число клиентов можно было только по железной рекомендации, имена ценителей свежих юношеских прелестей держались в строжайшей тайне. И все шло хорошо. Днем и напоказ это был благопристойный приют с воспитанными мальчиками, а по ночам за закрытыми дверями там все превращалось в пошлейший разврат самого высокого пошиба.

— Хм... — Шпат допил шерри, поставил рюмку на стол и не стал наливать себе новую порцию. — А как давно это было?

— Лет пять или шесть назад, — Крамм сделал еще глоточек шерри и продолжил. — Собственно, сам по себе бордель Гогенцоллена скандалом не был. Про него знали или подозревали, но как-то привыкли и закрывали глаза. Продолжали писать в газетах о талантливых мальчиках, которым в этом замечательном месте дают отличное образование и готовят для страны великолепных специалистов. Статьи эти были настолько проникновенные, что однажды это дошло до твоего дяди Хагана штамм Фогельзанга. Как возглавляющий министерство образования и воспитания, он не мог пропустить такой пример гражданской самосознательности и решил нанести визит в знаменитое заведение. Или там кто-то что-то напутал, или визит был неожиданным, или все это случилось, потому что у Гогенцоллена нашлись очень злые недоброжелатели, но герр Хаган со свитой оказался не в той версии этого прекрасного заведения. Понимаешь, о чем я говорю герр Шпатц? — Крамм подмигнул.

— Боюсь, что понимаю, но продолжайте! — Шпатц хлопнул ладонями по коленям, едва сдерживая смех.

— Так вот, — Крамм сделал значительное и серьезное лицо. — Распахиваются двери благопристойного приюта, входит герр Хаган во всем блеске и с орденами, с ним еще компания вервантов самого высокого полета. А в зале на белом рояле играет юноша, одетый только в вульгарный макияж и украшения, еще трое мальчиков умащают свои упругие тела ароматными маслами, сопровождая этот процесс страстными вздохами и возгласами, а остальные воспитанники, одетые в чулки, перьевые боа и кокетливые шляпки, жеманно ждут своих возлюбленных папиков, выстроившись у облицованной мрамором стены.

Шпатц не выдержал и расхохотался. И даже снова потянулся за бутылкой шерри, хотя больше не собирался сегодня пить. По крайней мере до тех пор, пока они не позавтракают.

— Должно быть, шумиха была просто до небес? — Шпатц налил половину рюмки и поставил бутылку.

— На самом деле нет, — Крамм развел руками. — Историю довольно быстро замяли, приют закрыли, куда дели того Гогенцоллена — неизвестно. Возможно расстреляли по-тихому, а может сослали в какую-нибудь глухомань.

— Например, в Аренберги? — Шпатц криво усмехнулся.

— Не исключено, но тут уж точно ничего сказать не могу, — Крамм придвинул к себе пепельницу и закурил. — Но после этой истории у всех остальных Гогенцолленов начались одни сплошные проблемы. С одной стороны, все вроде бы скрыли. Приют закрыли по какому-то очень пристойному поводу, список клиентов этого притона, кажется, так и остался в тайне, тут Гогенцоллен вроде как удержал марку и спас от расстрела и опалы не один десяток приличных людей, но слухи поползли, понимаешь?

— Понимаю, — Шпатц кивнул. — В Сеймсвилле такое обязательно сделали бы достоянием общественности. В газетах бы тему мусолили, подозреваю, не один год. Хотя там за мужеложство не расстреливают. Просто не очень одобряют.

— Шварцланд другое дело, — Крамм выпустил несколько дымных колечек. — Если бы Гогенцоллен оказался бы в центре политического заговора или, хотя бы, контрабандой занимался, то его обязательно бы громко и публично заклеймили. Но такой вот непристойный скандал считается... В общем, про такое не принято писать в прессе. Даже всякие запрещенные листки бы не решились предавать это огласке.

— Хм, мне казалось, такие газетенки должны любить всякие скандалы... — задумчиво проговорил Шпатц, вспоминая почему-то Беннингсена. — Неужели нагнали такой секретности, что даже протестные правдорубы испугались?