За год до победы (сборник)

– Ай да Ваня! Во что значит бригадная разведка!

Ганночкин скатился с крыльца, проворно перебирая кривоватыми ногами – над его ногами всегда посмеивались, намекая на кавалерийское происхождение, в два прыжка примчался к Лепехину, сжал его.

– Как там брательник мой? Жив?

– Жив, жив, – проговорил Лепехин, пытаясь вырваться из объятий.

Каладзе поднялся на ноги, выковыривая из ушей снег.

– За что? – спросил он плаксивым, растерявшим зычность голосом.

– За юмор.

Ганночкин ткнул пальцем в сторону, откуда привели Лепехина.

– Ты?.. Через фрицевы окопы?

Лепехин наклонил голову. Ганночкин вопросительно посмотрел на него, посерьезнел.

– А мы, вона, круговую заняли. Осадили нас немцы. Вначале мы их в кольцо, потом они нас. Ты к майору? Ясно. Счас сообразим.

– Нелады у меня, Кузьма. Парень тут один при прорыве погиб, прикрывал. Вот, – тихо сказал Лепехин.

– То-то, я смотрю, глаза у тебя… Не твои глаза какие-то, – проговорил Ганночкин тоже тихим голосом. – Надо бы поиск сообразить. Может, найдем что?

– Надо бы…

Лепехин поднимался вслед за Ганночкиным по ступеням крыльца, чувствуя, что вот-вот сорвется с обледенелых порожков, вот-вот упадет от сковавшей все тело усталости; его одолевало безудержное, животное в своей необузданной дикости желание свалиться на тюфяк или на охапку сена, поспать хотя бы немного, хотя бы минут двадцать, этого хватило бы, чтобы прийти в себя, но нет, нельзя. Когда он был уже наверху, его остановил Каладзе.

– Прости, друг. Не сердись, – сказал он, держась за шею.

– Не сержусь, – печально произнес Лепехин.

– Может, помощь какая нужна, а? Ты только свистни.

Плотная широкая спина низкорослого Ганночкина провалилась в душную распаренность дома, Лепехин шагнул следом. В сером утреннем полумраке он разглядел, что в горнице на скамейке, поставленной у окна, сидят трое, а в углу, над небольшим столом с поднятой на книжку и часто мигающей коптилкой, склонился четвертый, майор. Перед майором была расстелена потертая на сгибах карта-пятнадцативерстка. Ганночкин-младший шагнул к склонившемуся за столом командиру, приложил сложенную лодкой ладонь к уху:

– Товарищ майор!..

Майор, не поднимая головы, пометил какую-то точку на карте, ногтем дважды подчеркнул ее.

– Что там? – Голос у него был усталым.

– Связной из штаба бригады, товарищ майор!

– Ну! – Корытцев вскинулся. Лицо его стало обрадованным. – Связь ждем… Пакет?

– Так точно, товарищ майор! – сказал Лепехин. – Пакет и устное донесение.

– Давайте-ка для начала пакет!

Лепехин начал расстегивать шинель, но крючки туго натянутой на телогрейку шинели не поддавались, и он, стараясь освободиться от шинели, от навалившейся на плечи тяжести и теплой дурноватой размеренности, с силой потянул на себя борт, верхний крючок не выдержал, треснул, вырвался с мясом.

– Помогите ему, – приказал Корытцев, перевел взгляд на Ганночкина, тот поспешно подскочил к Лепехину. Вдвоем расстегнули вначале шинель, потом ватник, и Лепехин, нагоняя холод, осторожно пробрался под гимнастерку, стараясь не касаться еще не отошедшими в тепле, негнущимися пальцами тупо нывшей груди, достал пакет. Протянул Корытцеву.

Майор взял мятый, пропитанный потом конверт, сколупнул ногтем ломкий, бугром налепленный на бумагу слой сургуча, вытащил сложенный вчетверо листок, поднес к коптилке. Затем оторвал от листка глаза и приказал Ганночкину:

– Проводите отдохнуть! И накормите как следует… – Добавил строго и властно: – Слышите, как следует!

– И-есть, товарищ майор, – козырнул Ганночкин, но майор, уже не обращая на него внимания, еще раз перечитал листок и, вдруг засвистав тоненько, по-птичьи, совсем как синица, шагнул к окну, где на вытертой до лакового блеска скамье сидели трое командиров с одинаковым молчаливым сосредоточением на лицах.

Лепехин покашлял в кулак, освобождая грудь и горло от теснящего комка, втянул в себя парной домашний воздух, какой бывает только в обжитых хатах, взглянул в окно на пестрорядь неба.

– Полковник Громов просил передать на словах – прорыв назначен на десятое марта… В одиннадцать вечера… Два встречных удара, товарищ майор…

– Да. Тут в пакете сказано. Отдыхайте, сержант!

– Это не все, товарищ майор. Со мной прорывался еще один человек. Сержант Старков. Он прикрывал меня в поле перед деревней и остался там… Неплохо бы разведчиков туда, а, товарищ майор? – Лепехин облизнул спекшиеся губы, опять поглядел в окно. – Он подорвал гранатами себя и немцев… Вдруг остался жив, а, товарищ майор? Поиск бы организовать. Я сам пойду с группой…

– Никуда вы не пойдете! Отдыхайте! – неожиданно резким, высоким голосом выкрикнул майор. – Приказано отдыхать – отдыхайте! Без вас справимся! Александр Иванович! Гончаров!

Майор развернулся всем своим низеньким крепким телом на сто восемьдесят. Лепехин невольно вытянулся, смежая каблуки кирзачей, – слишком знакомое, то безоговорочно строгое проскользнуло в простом движении майора, то властное, командирское, что заставляет самых строптивых делаться шелковыми.