За годом год

Мария пристроилась на низком, из гнутых прутьев, стульчике с камышовым сиденьем, прислоненном к кафельной стене, рядом с потухшим очагом. Наклонившись вперед, положила лицо на ладони рук, локти уперла в колени.

Оторвав взгляд от подола платья, почти бессмысленно Мария взглянула в окно, выходившее во двор. Там, за окном, начиналась еще одна ночь. Луна, круглая, как монета, внезапно вынырнула из-за соседней крыши, словно привязанная на веревочке. Затем взгляд Марии на миг задержался на голубой клеенке, покрывавшей кухонный стол. Местами она протерлась, и виднелась основа.

В голову лезли всякие глупости. Мысли, бессвязные и пустые, кружились в нескончаемом водовороте, не обретая конкретной формы. Она замурлыкала песенку, которую во все горло распевал кто-то на другом этаже.

Снова глотнула вина.

Песня внезапно замолкла. Мария некоторое время напряженно прислушивалась, ожидая, не раздастся ли она снова. Но до нее доносились лишь шум со двора да стук капель, падавших из крана.

Ей стало лучше. Какой бы несчастной чувствовала она себя, если бы не могла напиваться. Все печали и невзгоды, обрушившиеся на нее, причиняли ей физическую боль. Они комком застревали у нее в горле.

Еще глоток.

В кухню вошла Ауреа. Мария инстинктивно спрятала бутылку под стул.

Ауреа вздрогнула, когда зажгла свет.

— Что вы тут делаете в темноте, сеньора Мария? Ну и напугали вы меня.

— Не знаю. Вроде с потушенным светом лучше. Да и денег меньше уходит. А то к началу месяца слишком много набегает по счету.

Ауреа помешала Марии. Она словно нарочно пришла нарушить ее покой в этом тихом убежище.

— Каждый день все дорожает и дорожает, ну что за паршивая жизнь! — заметила Ауреа.

Она ходила от плиты к раковине. И при каждом шаге шлепанцы соскакивали у нее с ног.

— А к чему приводят эти повышения, сами знаете. Все больше и больше записей в тетрадке. Не представляю, до чего мы докатимся. Знаете, сколько я отдала за две булки хлеба? Не поверите. По три песеты за каждую, а в них и по сто граммов не будет.

Ауреа принялась мыть посуду, сложенную в раковине; потом ополоснула ее, подставив под струю воды. На руках ее виднелись пятна от наждачного порошка.

«Когда она наконец кончит свое мытье и оставит меня в покое?» И мысли Марии, скакнув, словно полевой кузнечик, унеслись к тому времени, когда она впервые познакомилась с Матиасом.

Видный мужчина был этот водитель трамвая. Молодой, смуглый, с очень приятной улыбкой. Мария была довольна. Она стояла на задней площадке вагона, прислонившись спиной к стеклу. Правой рукой доставала щепотки песка из специального ящика и через отверстие в полу сыпала на рельсы. Делала она это не задумываясь, смотря на широкую спину мужчины, который уверенно вел трамвай.

Мария прошла через весь вагон. Один из пассажиров, взглянул на нее, что-то сказал, но она даже не обратила на него внимания. Взявшись рукой за поручень, закрыла за собой деревянную дверь. Дверь немного заело, и она с силой дернула ее еще раз. Матиас обернулся и медленно затормозил у остановки.

— Как работается? — спросил он.

— Думала, что не справлюсь.

— А знаете, вам здорово идет эта блузка.

Еще бы ей этого не знать. Это была изумительная красная блузка, плотно облегавшая ее фигуру.

— Как вас зовут? — поинтересовался вагоновожатый.

— Мария.

— У меня была одна знакомая девушка, ее тоже звали Мария.

— Да? — протянула она. — И какая она была из себя?

— Совсем не похожа на вас, у нее не было такой красивой блузки.

Мария рассмеялась. Она знала, что у нее вызывающе крупный бюст. Округлые и крепкие, как римские груши, груди слегка дрогнули под легкой яркой тканью.

Один из пассажиров позвонил в колокольчик. Матиас тронул трамвай. Они пересекали площадь Сибелы.

Фонтан посреди площади был заложен мешками с песком. Авиация и артиллерия с холма Гарабитас часто бомбили и обстреливали из орудий Мадрид.

— Ну ладно, пойду получу за билеты, а то, видно, они очень торопятся заплатить за проезд, — сказала Мария.

И снова голос Ауреа вывел ее из задумчивости. Ауреа вытирала посуду белой тряпицей с голубой полосой.

— Вот тогда я и сказала моей племяннице: Антония, ты хорошая девушка, но, если я только увижу тебя с мужчиной, излуплю палкой. Тебе надо думать о работе и ни о чем больше и оставить разные глупости. Так ей и сказала.

На соседкиных часах пробило восемь вечера. Часы хорошо были видны Марии, они висели в столовой. Массивные стенные часы с длинным желтым маятником.

— Восемь часов, — сказала Ауреа, сосчитав удары. — Уж поверьте, сеньора Мария, сегодня я нипочем бы не встала. Так ломит и вертит с полудня одно место, с ума сойти можно. И все из-за этой ведьмы доньи Пруденсии. Такая назойливая старуха, я ей это прямо в глаза сказала. И кто ее просил снимать мою кастрюлю? Так затвердел горох, что не разгрызешь. А такой горох не каждый день купишь, по три дуро за кило платила. Не будь донья Пруденсия старухой, я бы ей всю рожу разукрасила.