За годом год

— Видел? — спросил Алексей, собираясь хлопнуть молчаливого каменщика по плечу и превозмогая это желание: панибратства в среде мастеров не любили.

Прибытков кивнул бородой. Но по тому, как он взял ее б горсть и провел по ней, Алексей догадался — настроение у него тоже приподнятое.

— Ну и как? — опять переспросил он, осмелев и меньше опасаясь задеть его самолюбие.

— Ничего… Законно…

Завязывая на ходу фартук, с изжеванной папиросой во рту подошел Сурнач — кургузый круглолицый здоровяк с любопытными, веселыми глазами. В бригаде Сурнача уважали за золотые руки, за простоту и счастливый талант: он был отличным баянистом, руководил клубным оркестром и часто выступал с ним на стройках.

— С тебя магарыч, бригадир, причитается, — сказал он, сверля Алексея веселыми глазами.

— За мной не пропадало… Но завтра, хлопцы, сталинградцы приезжают. Кого-кого, а нас не минут. Придется навернуть как следует. Пусть посмотрят.

— Ну что ж, навернем! Запросто! — выплюнул папиросу изо рта Сурнач. — Нам репетиций проводить не надо.

Он понимал собеседника больше, чем тот хотел, и обычно смотрел на других слегка иронически, даже насмешливо. Это чувствовал Алексей и все же редко смущался Сурнача. Но, принимая угрюмое трудолюбие Прибыткова за признак ограниченности, он больше, чем перед кем-либо, почему-то терялся именно перед этим многодумным человеком.

— Кельму свою покажешь, — сказал он, чтобы в чем-то оправдаться перед Прибытковым. — Я тоже одну штуку продемонстрирую. На ветру пока ты отвесом тем стену выверишь! А эту штуку приложи — и готово.

— Давай удивляй! — иронически поддержал Сурнач.

Возводили третий этаж, но вокруг еще не было зданий, и отсюда открывался широкий вид на город. Даже была видна окраина: зеленая купа Сторожевского кладбища, среди нее белая церковка с синей луковкой, окраинные домики. За ними в мглистом куреве гряда холмов, извилистая полевая дорога с тоненькими, как черточки, столбами, пригородная деревня, а за всем этим — полоска далекого леса. Веяло простором, и воздух казался здесь чище, чем где.

— Эх, и работном! — выдохнул Алексей, ища глазами домик Сымона. — Нехай знают, коль интересно…

3

Делегация сталинградцев состояла из восьми человек. Возглавлял ее начальник производственно технического отдела Главсталинградстроя инженер Рыбаков. Гости встретились с Юркевичем, осмотрели город, ознакомились со строительством автомобильного завода и только на следующий день, разделившись на группы, пошли по объектам.

Алексей заметил их, как только они показались в воротах стройки. Чувствуя, что по спине пробегает холодок, он негромко предупредил Прибыткова:

— Ну, Змитрок, на всесоюзную арену выходим. Предупреди хлопцев, а я встречать пойду. Они к Алешке, должно быть, сначала заглянут.

Он бросил кельму, вытер о штаны руки и, заметнее обычного переваливаясь, начал спускаться по шатким сходням.

На площадке царило оживление. Все, казалось, было как всегда. У растворомешалки суетились девушки. С грузовика рабочие сбрасывали песок. Напряженно скрипел подъемник, подавая ковш с раствором. Но приподнятое оживление замечалось во всем: и в том, как работали девушки, — чаще, чем это нужно, поправляя платки, — и в размеренных движениях рабочих, сгружавших песок, и даже в поскрипывании подъемника, напоминавшем курлыканье журавлей. Это передалось Алексею, и он, взволнованный, подошел к конторе прораба. Но то, что увидел в темном прямоугольнике двери, смутило его окончательно. Обнимая одного из сталинградцев, Алешка хлопал его по спине и захлебывался то ли смехом, то ли плачем.

— Микола, ай, Микола! — повторял он, и Алексею Казалось, что на светлых, обычно насмешливых глазах его слезы.

— Что это у вас такое? — спросил он со скрытой иронией, почти догадываясь, кого обнимает Алешка.

Плечи сталинградца вздрогнули, он выпрямился, но Алешка не выпустил его из объятий, и тот не мог пока повернуться. Однако по красивой голове, по фигуре, стройной, широкоплечей, по чуть кривым, как у кавалеристов, ногам Алексей узнал Кравца.

— Пусти-ка, прораб, — сказал он, поддаваясь порыву. — Я, кажись, тоже был в партизанах, и мы не меньше знакомы. Слышь, а?

Они тоже обнялись и поцеловались. Держа бывшего "заклятого друга" за плечи, Алексей стал разглядывать, надеясь найти в его лице что-нибудь новое и чужое. Но тот совершенно не изменился. Словно и не годы прошли, словно и не вступала в свои права зрелость. Как и пять лет назад, под козырьком кучерявился порыжевший от солнца казацкий чуб, как и прежде, поблескивали серые, страшноватые для многих глаза, и так же презрительно вздрагивали при улыбке ноздри прямого короткого носа.

— И ты здесь, чертушка? — вскрикнул Кравец совсем как раньше. — А я гляжу, какой это Урбанович ходит во славе?

— Я тут дома, а вот ты каким манером сюда попал? — в свою очередь спросил Алексей.

— Закончил войну, погостил у родителей на Кубани, а потом рванул в Сталинград. Вот так, Лёкса, и попал. А Зося где? Наставничает, наверно?