За горами – горы

А играет роль, причем главную, раскол между двумя российскими министерствами – здравоохранения и юстиции, говорил он. Министерство здравоохранения, ответственное за гражданский сектор, стремится заполучить под свой контроль всю ссуду целиком. Не столько чтобы бороться с ТБ, подчеркнул Алекс, сколько ради укрепления собственной системы, из которой уже песок сыплется. К тому же существуют некие темные сделки между Минздравом и фармацевтическими компаниями, которым никто никогда не доверил бы поставки крупных партий противотуберкулезных препаратов, если бы критериями служили качество и цена. Да еще многим чиновникам министерства кажется, будто иностранцы их оскорбляют. (В том числе Алекс, обзывавший их клоунами и словами похуже, заметил Фармер.)

Что же касается Министерства юстиции, продолжал Гольдфарб, пусть мотивы у них не безупречные, зато намерения правильные. В тюрьмах сосредоточена почти половина всех больных ТБ, и там же находится большинство страдающих устойчивой формой заболевания. Тюрьмы, как выразился Алекс, выполняют функцию “эпидемиологического насоса”: способствуют распространению ТБ среди заключенных, а потом выпускают их обратно в общество.

– Насос обновляется каждые три года. Следовательно, лучший способ остановить эпидемию в обществе – это очистить от нее тюрьмы, точно так же, как мы чистим масляный фильтр в машине.

Со всем этим Фармер соглашался, а кроме того, считал, что заключенные заслуживают внимания в первую очередь.

– Раз уж государство подвергает заключенных повышенному риску, то и лечить их надо первыми, иначе нельзя.

Он верил, что Министерство юстиции искренне хочет вылечить отбывающих срок больных. Как же можно не хотеть? Ведь тюремная эпидемия угрожает их собственному персоналу, их собственным владениям. Министерство дало ему доступ к разного рода секретным материалам, и это он тоже принимал как довод в пользу искренности чиновников. Но на сегодняшнем совещании эксперты Всемирного банка, похоже, договорились, что Минюсту (то есть заключенным) достанется всего двадцать процентов ссуды. Перед Фармером и Алексом стояла общая задача – заставить их изменить решение и добиться пятидесяти процентов для Минюста.

Сочувствовал Фармер и Министерству здравоохранения, где он обхаживал старых борцов с ТБ и у многих вызывал симпатию. Он казался ходячей вывеской, гласящей, что посредством дипломатии, фактов и личного обаяния можно со всеми наладить добрые отношения и объединить враждующие стороны. В конце концов, враг-то у них один на всех – палочка Коха.

На подобные речи Алекс отвечал:

– Какой же ты, Пол, наивный.

Все, мол, решат, как обычно, деньги и власть. Но пока, так и быть, пусть Фармер действует на свое усмотрение.

– Но есть и план Б. Вообще-то план Б мне даже нравится. Мы проигрываем. Тюрьмы остаются с носом, все деньги уходят Минздраву. Тогда мы поднимаем адский шум, и у нас в руках оказывается превосходный инструмент для привлечения частных пожертвований.

– Только ты пока с этим не спеши, – ответил Фармер, – а то получится, что я напрасно целый год проторчал в офисах Всемирного банка.

– А чего ты там торчал? – спросил Алекс.

– Чего я там торчал?! – повысил голос Фармер. – А того, что ты меня туда отправил!

Алекс расхохотался:

– Ну да, я, а кто же еще.

Какое-то время мне казалось, что Гольдфарб прав: у Фармера крайне мало шансов добиться пятидесяти процентов ссуды для заключенных. Еще в самолете по дороге в Москву Пол признался, что устал от заседаний и споров во Всемирном банке, от конференц-залов, где медленно кончается кислород и нет никаких пациентов. Его мысли устремлялись к Канжи: сделает ли без него кто-то из врачей любмальную пункцию, когда поступит очередная жертва менингита? Да и физически он казался изнуренным. Утром за первым завтраком в Москве (у него завтраком назывался кофе) он сказал:

– Я все еще в биологическом раздрае.

Он сегодня надел третью, последнюю рубашку, на ней недоставало одной пуговицы. Черный костюм выглядел так, словно в нем спали. На самом же деле Фармер не спал вовсе.

– Зато я ответил на все четыреста тринадцать имейлов, – добавил он, повеселев на мгновение.

Часть волос у него торчала дыбом, точно петушиный гребешок, лицо и шея покраснели – наверное, мысленно он уже втянулся в полемику. В одном из писем, на которые он отвечал ночью, цитировалось высказывание некоего эксперта от Всемирного банка: “Ваше предложение насчет тюрем смехотворно, это же слишком дорого. Просто смешно!” И теперь, за чашкой кофе, Фармер говорил:

– Битва понеслась. Но программа рассчитана на десять лет, это очень долгий процесс. Десять лет! Пожалуй, мне надо бы хоть день продержаться без конфликтов. Я стараюсь, я уговариваю себя сдержаться и не съездить этому типу по физиономии. А заключенные умирают, – продолжал он, – и будут умирать дальше…

Тут его взгляд упал на часы. Он уже опаздывал на утреннее заседание. Фармер помчался к выходу, на ходу натягивая пальто. За ним по ковру волочился выскользнувший из портфеля компьютерный шнур.

– Сэр! – окликнул его швейцар, поднимая упавшие перчатки.