— Нужно иногда устраивать себе разрядку, — говорю я, присаживаясь к Новицкой. — Я не сторонник алкоголя, но иногда он действительно необходим для перезагрузки.
— Больная голова входит в эту твою перезагрузку? — спрашивает она.
— Входит в обязательную программу пребывания.
— В Геленджике?
— В этой жизни, Ириш.
Она хмыкает и размешивает сахар в чае.
— Сам-то ты не особо пьёшь, насколько я вижу.
— Поэтому и расслабиться не могу.
— А Анатолий где? Он, похоже, расслабился по максимуму, теперь проблема будет напрячься. Где подчинённый твой? С иностранной шпионкой сношается?
— Ира! Да что с тобой⁈ Может, тебе опохмелиться надо?
— Может, — качает она головой, рассыпая соломенные волосы. — Только… Как мне опохмелиться от моей жизни?
— Что за пессимизм, Ириш? Жизнь твоя полна трудового подвига и неистовой самоотдачи.
— О-о-о… — выдыхает она. — Заманали уже все эти пышные, ничего не значащие фразы.
— Кажется, у тебя на почве похмелья начинается экзистенциальный кризис.
— Это что за дрянь такая? — безо всякого интереса спрашивает она.
— Это начало осознания жизни, как смертельной болезни, передающейся половым путём.
— Чего?
Кажется, я всё-таки помогаю ей встрепенуться.
— Это название фильма польского режиссёра Занусси.
Плевать, что он его снимет ещё почти через двадцать лет.
— Ну ты и завернул, Егор.
— Знаешь, чего тебе нужно? — спрашиваю я.
— Знаю, — зло отвечает она. — Это все знают. Только у меня эта сраная работа всю жизнь была на первом месте. А всех парней я сбросила со скалы, как Клеопатра. И вот какая ирония… А сопляка желторотого не сбросила.
— И это правильно. Хорошо, что не сбросила. Вместе мы сила, сама видишь.
— Да нахера мне эта сила, — качает она головой, — когда в остатке сплошное бессилие.
— Ничего, Ириш, ты сейчас поешь хорошенько, чаю горячего побольше выпей, протеинами закинься.
— А?
— Яичницу съешь, котлету, сыр и колбасу. А потом поспи часик, и будет тебе счастье.
— Советчик, — хмыкает она. — Отстань. Где, скажи лучше, этот ловелас Анатоль?
— Решил обойтись без завтрака, судя по всему, — усмехаюсь я. — Питается нематериальными субстанциями.
— Что же, можно только позавидовать. Ладно, пойду я выполнять твои советы. Вздремнуть то есть. А котлеты ты сам ешь.
Она встаёт и, чуть покачиваясь, идёт в сторону выхода. Я тоже встаю и выхожу следом, но двигаю не к ней, а к Толику.
Тук-тук, кто там, это мышка-норушка да лягушка-квакушка, пустите меня к себе жить. Дверь приоткрывается и из неё выглядывает взлохмаченная голова. Глаза красные, невыспавшиеся.
— Скажи Еве, — говорю я, — что через полчаса мы выезжаем к Белле. В трест ресторанов.
С Беллой мы встречаемся по одному. Сначала заходит Ева, а мы с парнями сидим в приёмной. Тут, надо сказать, оживлённо и наше появление убавляет оптимизма у посетителей, потому что нас много и выясняется, что мы записаны на приём сверх очереди. Ну, что поделать, дорогие товарищи. Нам ещё в аэропорт ехать, лететь в столицу.
Секретарша надменно печатает на большой пишущей машинке, ежеминутно отвечает на телефонные звонки и поглядывает на ожидающих с холодным превосходством. Выглядит всё обыденно, контора, как контора, ничего необычного.
В кабинете у Беллы тоже всё стандартно и даже средне и висят портреты не Гаргантюа и Пантагрюэля, а Медунова и Брежнева. Они, конечно, тоже любят хорошо закусить, но всё-таки не чрезмерно.
— Поговорили? — спрашиваю я.
Белла выглядит немного озадаченно.
— Да, — кивает она. — Поговорили.
— О чём речь? О камнях?
Она наклоняет голову и не спешит с ответом.
— Ну, я собственно об этом всё тебе сказал вчера. Пока будь осторожна, а потом будет видно.
— Угу, — соглашается она. — Ну что, уезжаете, значит?
— Уезжаем, хоть и не хочется. Хорошо у вас, за исключением наличия различных мутных личностей, типа Лимончика того же.
— Куда ж без них-то? — усмехается Белла. — Кофе будешь? У меня печенье шикарное французское.
— Спасибо, но я только что позавтракал. Вот что хочу сказать, вернее, попросить. Я планирую свою семью перетащить сюда, в Геленджик или в Сочи. Мне нужно пристроить близких своих. Учитывая, что я планирую с тобой организовать тесное сотрудничество и охранять от возможных напастей, обращаюсь с этим делом не к Медунову и не к кому другому, а прямо к тебе.
Она щурится, и ничего не говорит. Что ещё за напасти, вероятно думает она. Ну, как что? Арест с последующим расстрелом достаточно серьёзная штука, чтобы называться этим словом?
Я сообщаю ей, что мне нужно, включая жилищные запросы. Аппетиты у меня немаленькие. Она только бровью поводит, но не возражает, да и вообще никак не комментирует мои требования. Только кивает.
— А ты сам не планируешь здесь обосноваться? — спрашивает она.
— На постоянной основе пока нет. Может, когда на пенсию соберусь.
Мы смеёмся. До пенсии-то ещё дожить надо.
— Ладно, наконец, — подводит она итог. — А по работе, что ты думаешь делать?
— В ближайшее время подобью все планы по новым проектам и сразу приеду к тебе на совещание.
— Ну… ладно, хорошо, — кивает Белла. — То есть пока мы с тобой договорились, что можем что-то попробовать, да?