За горным туманом

С мучительной медленностью он провел языком вниз по ее шее и по верхней части изгибов ее грудей. У нее во рту пересохло и целая стая щебечущих птиц вспорхнула у нее в животе.

— Ты распутница, — выдохнул он, прикасаясь к ее безупречной коже.

Эдриен тихо застонала, частично от боли, вызванной его словами и частично от удовольствия от его прикосновения.

— Вероломная, жестокая красавица, что я сделал, чтобы заслужить это?

— Что я сделала…

— Нет! — загремел он. — Никаких слов. Я больше не собираюсь страдать от медовой лжи, расточаемой этой сладкой лживой змеей, которую ты называешь ртом. Да, девушка, ты обладаешь наиболее жестоким ядом. Лучше бы я позволил этой стрелке или той стреле попасть в тебя. Я был дураком, позволив себе пережить хотя бы один момент боли из-за тебя.

«Я опять сплю?» — удивилась она. Но она знала, что не спит, потому что никогда во сне она так не осознавала каждый дюйм своего тела, своего предательского тела, которое умоляло прижаться ближе к этому мужчине, который источал сексуальность даже в гневе.

— Скажи мне, что он дает тебе, и чего нет у меня! Скажи мне, что ты жаждешь от этого мужчины. И после того, как я покажу тебе каждый дюйм того, что я могу дать тебе, тогда ты сможешь сказать мне, все ли еще ты считаешь, что у него есть больше чем у меня.

— Кузнец? — недоверчиво спросила она.

Он полностью игнорировал ее вопрос.

— Я должен был сделать это очень давно. Ты — моя жена. Ты разделишь мою постель. Ты принесешь мне детей. И несомненно, к тому времени, когда я закончу с тобой, ты никогда больше не произнесешь этого слова. Я рассказал тебе однажды правила Хока. Сейчас я напоминаю тебе в последний раз. Кузнец и Адам — никогда больше не говори мне этих двух слов. А если это случиться, я накажу тебя так жестоко и по-новому, что ты будешь жалеть о том, что родилась.

Слова были сказаны с такой раскаленной добела, но все же осторожно контролируемой яростью, что Эдриен даже не начала спрашивать, что за наказание он может иметь в виду. Он инстинктивно поняла, что она никогда не захочет узнать это. Когда она открыла рот, чтобы сказать что-то, Хок потерся своим телом о ее тело, тесно прижав свой твердый член между ее бедер. И вместо слов, которые она хотела произнести, она выдохнула воздух со свистом, который перешел в хриплый стон. Эдриен хотела раствориться в нем, вжаться в его тело со всей страстностью. Она даже не могла стоять рядом с этим мужчиной, не желая его.

Его улыбка была насмешливой и жестокой.

— С ним ты ощущаешь то же самое, девушка? Он может доставить тебе столько же удовольствия?

Ни один мужчина не может, лихорадочно подумала она, когда ее губы жадно двигались под его губами. Хок тихо зарычал, накрывая своим ртом ее губы в безжалостном, причиняющем боль поцелуе.

Эдриен почувствовала его руку, поднимающую ее юбку и осознала, что в теперешней ярости Хок собирается взять ее прямо здесь, в тусклом и холодном коридоре. Подвыпивший или нет, это был не тот путь, который планировала Эдриен для расставания со своей девственностью, сохраненной с таким трудом. Она хотела его, но не так. Никогда в таком виде.

— Остановись! Хок, чтобы ты не думал о том, что я сделала — я не делала этого! — закричала она.

Он заставил ее замолчать своим ртом, его поцелуй был горячим, жадным и жестоким. Она поняла, что он наказывал ее своим телом, а не занимался с ней любовью, но она не могла сопротивляться его языку и не могла предотвратить того, что она затаив дыхание отвечала на его поцелуи.

Хок наклонил голову и коснулся ее шеи зубами, затем подразнил ее затвердевшие соски через платье. Эдриен настолько потеряла голову от удовольствия, что не осознавала, что он делает, пока не стало слишком поздно.

Она почувствовала трение веревки о свои запястья, когда он дернул ее руки вниз и повернул ее, связав их у основания ее спины.

— Ты сукин сын! — прошипела она.

— Сукин сын, — глубокомысленно повторил он. — Неужели тебе не нравится моя мать?

— Мне не нравишься ты, когда ты так себя ведешь! Хок! Почему ты это делаешь? Что я сделала?

— Тихо, девушка, — негромко приказал он, и она узнала, что когда его голос был тихим и податлив, как промасленная кожа, тогда она была в наибольшей опасности. Это был один из многих уроков, которым он научит ее. Когда шелковый капюшон скользнул, закрывая ее лица, она закричала в ярости и набросилась на него, пытаясь ударить его ногами. Она боролась, пиналась, бушевала в его руках, сыпала резкими проклятиями.

— Жена, — сказал он ей в ухо через шелковый капюшон, — ты принадлежишь мне. Скоро ты и не вспомнишь, что было когда-то время, когда ты мне не принадлежала.

* * *

Адам стоял в тени, отбрасываемой рябинами и смотрел, как Хок шагает в ночи, с женщиной в капюшоне, бьющейся в объятиях. Так он думал, что он сможет сбежать от Адама Блэка, не так ли? Хок думал, что он сможет увезти ее прочь? Умно. Адам не обговаривал эту часть договора. Хок, очевидно, решил действовать совсем близко к границе точного текста их соглашения.

Этот мужчина начал приводить его в полное бешенство.