И Тин, меня увидев на пороге, вошедшую без стука, чтобы его застать врасплох, только вздохнул.
— Тогда начнём, — сказал.
Серьёзно повторила:
— Тогда начнём.
Шуму было много, едва только другим эльфам объявили о новом указе и грядущих изменениях в их укладе, бережно лелеемом на протяжении столетий, а то и тысячелетий. Они как будто даже все подходили ко мне, чтобы своё неодобрение высказать. Просили вежливо, но грустно, «перестать эту неправильную затею выполнять». Спиной чувствовала их неприязненные, осуждающие, унылые взгляды, застревающие на мне. Изредка переглядывания ловила, мол, ах, какая она, да как она вообще могла?
Со временем мне уже захотелось запереться в своих покоях и не выходить.
Отец, правда, меня не осуждал. Сидел себе у себя, за чтением или каким-то искусством, или же бродил где-то вдали от всех. К Нён, правда, заходил более-менее регулярно. Королева грустно говорила, что он заметно приуныл. Но хотя бы Хэл даёт ей понять, что он живой всё ещё, что он там ничего с собой не сделал, ещё держится. А слава о нём по миру ужасная расходилась, словно круги по воде шли от брошенного камня, запоздалые.
Но как круги на воде тают со временем в её глубинах, отходя от места погружения камня резкого, так мечтала и я, чтоб хотя бы эльфам в конце концов обсуждать и осуждать его надоело. Ведь вроде отец хороший король был, жили себе при нём их ушастые физиономии вполне спокойно. Да, по молодости дров наломал, пару раз, больших… Может, надоест им судачить хоть когда-нибудь — и они от него отстанут? Да и в мире много всего творится, всякого разного.
И Кану спасибо, что временами к Хэлу заходил, отвлекал от мрачных дум и унылого настроения. Так-то, хоть с большим опозданием, они вроде поладили, хоть сколько-нибудь. И к Кану король захаживал в гости иногда, временами Нён с собой брал или меня, или обеих нас. Там нас всех тепло встречали. Алина милая была. С Вячеславом и Цветаной, которых иногда заставали у них, я тоже вроде подружилась. Насчёт Романа и ещё одного их гостя, Станислава, не знаю — эти мужчины держались сами по себе. Себе на уме.
Эльфы всё подходили и подходили, чтобы выразить своё неодобрение. Сломить меня пытались, вежливым, но единодушным неодобрением. Чуть кто меня завидит из взрослых — сразу подойдёт и выскажет своё фу и фи своё, по-эльфийки вежливо. И смотреть на меня будет очень выразительно и многозначительно. Но к словам и не придерёшься. На словах всё крайне вежливо и прилично. Стариков много видела, уже стареть начавших. Дети, к счастью, подходили с подобными просьбами мало: сердца детей были добрей. И это радует.
Но я-то чего! Я только волновалась, за них же. Я не могла успокоиться, думая о горькой судьбе Акара, Киёры и Матарна, известных мне Забытых. А сколько их ещё было?..
И я же просто предложила, чтобы хотя бы на один месяц в году эльфы забывали об этой дурацкой традиции. Чтоб хотя бы на месяц Забытые могли возвращаться домой и общаться со своими близкими спокойно, будто и не было ничего. А наказание пусть выполняют в другое время. В другие одиннадцать месяцев, большую часть времени, раз уж в чём-то там сильно виноваты и что-то там действительно натворили. И вне леса, как уж их и изгнали. Но всё-таки… всё-таки, это не дело забывать своих близких насовсем! Даже если они совершили какое-то тяжёлое преступление. Преступление — обрывать все связи, которые ранее существовали. И, кто знает, может, оно было ещё тяжелее деяний некоторых из Забытых?..
И Хэл уже подписал указ. И печаль поставил. Соответственно, надо было остроухим выполнять. Всем.
Эльфы от меня были в ужасе. Так на меня смотрели! Ох, как только отец их терпит?! На него же в разы больше их возмущения льётся и в разы холоднее!
Но отец держался. И я держалась, слушая все эльфийские длинные речи, которые сводились к тому, что всё это — вопиющее нарушение традиций, глупость или даже полное безумство.
Я не могла. Думать не могла спокойно об полукровках, брате и сестре, разлучённых из-за этих глупых традиций. И о Матарне, который, кажется, с ума сошёл, став проклятым и изгнанником. У меня всё внутри бурлило от мыслей об этом проклятом наказании. О дурной эльфийской привычке разрывать семьи и узы, связывающие людей. То есть… Просто узы… нельзя же так их обрывать! И, увы, не только эльфийской. Но на драконов я повлиять не могу. Впрочем, я — эльфийская принцесса, преёмница Хэла, будущая королева… если брат так и не вернётся… Я могу повлиять хотя бы на эльфийский народ! И я смогу! Я сделаю всё, что в моих силах. Я не потерплю несправедливости. И пусть они меня хоть всю жизнь мою осуждают. Пусть свергают потом, если будет угодно. Но пока я жива, я несправедливости не потерплю. А выкидывать своих близких — это несправедливо.
Нэл обнимал меня, когда мы снова встречались. Обычно по вечерам. Уже усталые. Когда только и сил хватало, что лежать рядышком. Он осторожно руку мою сжимал. Но, впрочем, со временем и я стала осторожно брать его за руку, переплетая наши пальцы. Сама уже иногда тянулась его обнять или поцеловать даже. Мне это как-то вдруг понравилось.