За границей льдов (ЛП)

— Такой звук означает, что кит называет самого себя. Если угодно, так он как бы заявляет о своем присутствии. Этот звук на наш эквивалент значит «я» или «меня».

— Ого, — протянула она. — А… что же обозначает первая часть дорожки?

— Это глагол, я в этом уверен.

— У китов есть глаголы?

— Конечно, есть. Все, что они делают, это двигаются. Для кита движение — есть жизнь. Я думаю, весь язык синих китов состоит из глаголов.

— Ясно, — сказала Вонг. Если честно, для нее это объяснение прозвучало не очень аргументировано, но в целом образ мысли Протеро ей очень нравился.

— Это глагол, и его используют киты, которые умирают или которые отбиваются от атакующих их касаток. Думаю, значение этого слова очевидно, — он самодовольно улыбнулся. — Ты еще не поняла?

— Нет.

— Оно значит «убить».

— Убить?

— Совершенно верно. Просто подумай об этом. Что хочет сказать кит, который мучается в агонии от раны, нанесенной японским гарпуном? «Убейте меня». То же они говорят, когда отбиваются от касаток. Убить! Убить! Похоже, вот, что хочет сказать нам Баобаб, прислав то сообщение. «Убить» — первое слово. А второе — «меня».

— Это безумие, — покачала головой Вонг.

Протеро пожал плечами.

— Может, и безумие, но это — суть сообщения, которое он нам отправил. Он пытается срочно нам что-то сообщить. И это «что-то» звучит как: убейте меня.

33

Барри Фрейн очень устал. На часах значилось десять вечера, и экзолаборатория работала практически без перерыва с самого полудня, когда было доставлено длинное, похожее на струну, щупальце, и Глинн приказал доктору Сакс провести с ним все возможные исследования. Фрейн подчинялся непосредственно Сакс, в свою же очередь, в его распоряжении находились: рядовой лаборант, специалист по подготовке и военнослужащий из спецподразделения биозащиты. Каждый из этих парней — а все они, к сожалению, были парнями — являлся специалистом в определенной области лабораторной подготовки биоматериалов. Под пристальным надзором Сакс они сделали срезы образца для микроскопа, ПЭМ и РЭМ исследований; провели первичное биохимическое тестирование, а также предварительные вскрытия и рассечения необычных включений и органелл для последующего их анализа. Все эти пробы затем отправились в специализированные лаборатории, рассредоточенные по всему кораблю. Члены его команды были, можно сказать, тяжелоатлетами, поварами заготовочного цеха, осуществлявшими подготовку для дальнейшей работы над образцами кандидатов наук.

У Фрейна, по крайней мере, была степень магистра, но остальные трое парней едва только закончили колледж. Но это было и не важно: каждый из них был по-своему хорош в своей области.

Было проведено сначала грубое, а затем и более тонкое анатомирование щупальца… или корня… или спагетти… или червя — в процессе работы образцу было присвоено великое множество местами безумных прозвищ — и то, что они обнаружили, разительно отличалось от строения всех биологических организмов, исследованных Фрейном прежде. Трудно было даже установить, был ли объект растением или животным, или, возможно, ни тем и ни другим. Но надо отдать должное: у него имелись клетки, своеобразные изолированные мембранами пакетики с цитоплазмой, которые, по крайней мере, выглядели более-менее нормально и привычно. Кроме этого, узнаваемым не оказалось ничего. Внутри «клеток» не было обнаружено ни одной нормальной органеллы: не было ядра, эндоплазматического ретикулума, митохондрий или аппаратов Гольджи. Также у этого чего-то напрочь отсутствовали органеллы, которые обычно ожидаешь увидеть в растительных клетках: хлоропласты, дерматы, вакуоли или плотные клеточные стенки. Само собой, внутри его клеток имелись включения, но они выглядели как сложные неорганические кристаллы. Они сверкали, как бриллианты, в свете микроскопа, и, казалось, меняли цвет, хотя это, скорее всего, было результатом радужной или световой рефракции. Фрейн изолировал одну такую группу и отправил ее на анализ. Ему стало любопытно узнать, что это такое.

У тонкого щупальца не было кровеносных сосудов, по крайней мере, видимых невооруженным глазом, также ни флоэмных, ни ксилемных каналов[30] для движения жидкости. Вместо этого у него был невероятно плотный и сложный клубок тонких микрофибрилл, напоминавших нервы или проводки, свернутые в пучки. Их было очень сложно вырезать и создавалось впечатление, что они были впаяны во что-то, что было эквивалентно растительной целлюлозе, но в то же время являлось абсолютно другим материалом, более походившим на неорганический минерал, чем на древесное волокно. Но самым странным было то, что, если очень внимательно присмотреться, в щупальце не было ничего, что выглядело бы как фактическая живая ткань. Скорее, оно выглядело как невероятно тонко организованная машина.

Сакс вошла и вышла, молча проконтролировав работу лаборатории. Он знал, что она отметила те же странности, что и он, но оставила свои соображения при себе.