За гранью

— Боже мой, ты поранилась? — спросил он мягким голосом, открывая дверь. Девушка не сопротивлялась. — Ты не очень-то хорошо выглядишь.

— Нет-нет, все в порядке… — Она пыталась сдержать слезы.

— Что случилось?

— Нет, ничего, — почти вскрикнула она и сделала несколько шагов назад.

— Да ты успокойся, — произнес Рюстен родительским тоном, слегка дотронувшись до ее руки. В голосе сквозили совершенно искреннее сочувствие и симпатия. — Мы не хотим тебе ничего плохого. Мне кажется, что нам прежде всего следует отвезти тебя к врачу, чтобы он взглянул на твое лицо. Боюсь, что губу придется зашивать.

— Нет! Спасибо, не надо. Мне уже лучше.

— Кто это тебя так разукрасил? — вмешался Валманн. Ему не так хорошо удавалась роль доброго полицейского, как Рюстену. Вид избитой девушки бесил его. — Анне, если ты хочешь нам что-нибудь рассказать, то сделай это сейчас.

— Мне нечего… нечего сказать. Ничего страшного. Я уже в порядке. — Она никак не могла справиться с голосом и облокотилась о стенку. На какой-то миг Валманну показалось, что она вот-вот потеряет сознание. — Пожалуйста, — произнесла она, но не смогла выжать из себя просьбы о том, чтобы они ушли и оставили ее.

— Можно нам войти? Тебе, по-видимому, лучше сесть.

— Нет-нет! Со мной все в порядке… — возразила она, проведя рукой по лицу.

— Кто тебя ударил? — Валманн мыслями был уже в доме, в гостиной, на кухне, в спальне, где сидел преступник, — ибо это, конечно, был мужчина, очевидно, иностранец, он хорошо помнил слова Арне Ватне об иностранцах в шикарных машинах, — который и поколотил эту хрупкую, беззащитную девушку. У него прямо-таки руки чесались — так хотелось вытащить его и посадить в полицейскую машину, помариновать его пару-тройку часов, а затем допросить. Как бы он был рад отдать распоряжение техотделу прочесать этот блестящий автомобиль — дюйм за дюймом, изучить каждый сантиметр обивки, пропылесосить промежутки и выудить каждый оставшийся грамм запрещенных наркотиков, сделать анализ каждого пятнышка на сиденьях, проверить все документы, разрешения, регистрацию, банковские выписки и телефоны. И вообще, вывернуть наизнанку этого негодяя и смести в кучу на полу всю вывалившуюся из него мерзость, а затем красиво оформить все это и предъявить ему пухленькое обвинение, которое обеспечит ему длительное и заслуженное пребывание за решеткой.

Но Валманн хорошо понимал, что ничего не получится, прежде всего потому, что знал: эта шваль (он преднамеренно употребил это сомнительное выражение, которое перенял у Аниты вчерашним вечером, ему оно понравилось, так как било в точку) имела адвокатов, которые во что бы то ни стало — и за хорошие деньги — должны были мешать полиции делать свое дело. Он понимал также, что все эти мысли, которые проносились у него в голове, были политически некорректными, недостойными, запрещенными, они отражали предвзятое отношение, которое только мешало хорошему полицейскому профессионально оценить ситуацию и поступить разумно. Именно такое отношение газеты постоянно пытались приписать блюстителям порядка, и поэтому этого нельзя было допускать. И прежде всего держать язык за зубами.

— Мы только немножко повздорили. — Девушка пыталась дрожащим голосом убедить их в том, что все совершенно нормально. Такое случается в любом доме в Хьеллуме. Что все здесь чудесно и прекрасно в этом старом, но отремонтированном особнячке, когда отец на работе, а дочкин кавалер колотит ее средь бела дня. Выражение ее лица, разбухшего от ударов, кровоподтек на губе и манера говорить только подтверждали его опасения. Эта шпана главенствует, а девушка уже сломлена. Все будет замято и замолчено. Никто не напишет заявления в полицию. А в следующий раз эта сволочь ее убьет.

— Мы только слегка поссорились, — повторила она. — У моего… мужа горячий темперамент. Он нездешний…

Вот именно! Валманн почувствовал, как у него сжались кулаки.

— В чем дело? — раздался голос по-шведски.

Из двери, которая, как думал Валманн, вела в гостиную, показался молодой человек. Он был невысокого роста, но чисто скандинавский тип со светлой кожей, голубыми глазами и редкой светлой бородкой, которая заканчивалась смешным острым кончиком на подбородке. На голове у него была широкая вязаная шапочка, вроде такой, как у чернокожих рэп-музыкантов в Нью-Йорке. Мешковатые джинсы болтались на бедрах. В носу и на пальцах виднелись серебряные кольца, а на руках — татуировка. Типично тюремная татуировка. Девушка в страхе уставилась на него, как будто загипнотизированная надписью «Смертельный отсчет», блестевшей фосфоресцирующими зелеными буквами на черной футболке.

— Тебе не кажется, что лучше было бы немного прилечь, Анна?

Он даже постарался придать заботливый оттенок своему приказу. Она механически кивнула.

— Да-а… — Она взглянула на парня, а затем на Валманна и Рюстена, как будто никак не могла решить, кого же она боится больше.

— Они из полиции. Они хотели поговорить с папой, — объяснила она парню в вязаной шапочке.