За гранью безумия

– Семейная история мне едва ли поможет. Меня больше интересуют подробности… личного характера.

– Что ж, можно и о личности. Гетеро, с неожиданной для южанина склонностью к межрасовым сношениям. Не курит сигар, предпочитает трубку. В алкоголе выбирает крепкие напитки – бурбон, бренди, коньяк. К наркотикам безразличен. По слухам, в детстве собственная мать часто порола его. Воевал на Тихом океане и в Корее. Убежденный республиканец. Столп общества.

– Что связывает его с «Ша Нуар»? Предвидя встречный вопрос – я не считаю, что шестидесятилетний старик не может быть гедонистом и сибаритом. Но ведь он не просто клиент, так?

– С вами приятно иметь дело, мэтр. Но здесь мы уходим в сферу гипотез и домыслов. Факты указывают… не прямо, но… что полковник Левассер имеет отношение к владельцам «Chat Noir». Возможно, самое прямое.

– Слухи говорят, что заведением управляет итальянская мафия…

– А разве не логично связать самое порочное место в Городе-Полумесяце с самой порочной его организацией?

Гаспард свернул налево, остановился у дверей с бутылкой. Бритва Оккама – полковник любит девочек и любит выпить. Но когда тебе шестьдесят и речь идет о важной встрече, стакан бурбона перед так же логичен, как объятия темнокожей красавицы – после.

За дверью – освещенные низкими лампами карточные столики, плетеные кресла у большого камина… В центре небольшой данс-пол, где извивается обнаженная женская плоть, из одежды – только украшения. Длинные бусы свисают ниже пояса, то скрывая, то демонстрируя упругие груди, массивные серьги и составные браслеты искрятся в матовом свете ламп, чувственные губы увлажнены, глаза, увеличенные тушью и тенями, подернуты поволокой, напомаженные соски торчат, как револьверные стволы. Потрескивает винил, и Бадди Холли признается в любви к своей вечной Пегги Сью. Гости здесь – исключительно мужчины, но все – не старше пятидесяти.

Одна из девочек впивается взглядом в застывшего на пороге Гаспарда, буквально обволакивая его своим горячим томлением. Он отводит взгляд, смотрит на часы. Без трех минут полночь.

Он вновь проходит по колоннаде. Внизу уже другое действо – на этот раз с участием самца гориллы, умело привязанного к специальному столу, и двух цветных женщин – желтой и черной. Гаспард не смотрит в эту сторону, но женские стоны и сдавленные рыки примата слишком красноречивы. Несколько посетителей, громко переговариваясь, вваливаются в амфитеатр. Их нетрезвая болтовня сменяется секундным молчанием, когда они видят, что творится на сцене. Потом молчание сменяют возбужденные ругательства.

– Месье не любит животных? – высокий голос звучит мягко, сюсюкающе. Обернувшись, Мийо видит девочку, на вид лет десяти, стоящую в тени одной из колонн. Гардероб на ней – вызывающе взрослый: свободная цветастая туника, длиннополый в радужную расцветку жилет, расклешенные джинсы и туфли на высокой платформе, тонкие ленты вплетены в свободно лежащие темные волосы. А лицо… лицо выглядит пугающе странно. В нем причудливо смешались и детская округлость, и следы прожитых лет. Будто она старела, но не росла…

– Месье не стоит бояться меня, – пухлые губки растягиваются в милой улыбке. – И сомневаться в том, что видит, ему тоже не стоит.

Гаспард склонил голову в вежливом кивке.

– Не имею такой привычки… мадемуазель.

Ростом она была не выше четырех футов, украшенные кольцами руки пропорциями подошли бы ребенку, но кожа их не была тонкой и розовой – при всем уходе, который не трудно было разглядеть, это была кожа взрослого и ногти взрослого.

– Вы – миджет, – замечание сделано, чтобы проверить ее реакцию, – и, возможно, самая красивая миджет из мной виденных.

Еще одна улыбка и согласный кивок.

– Я склонна считать себя самой красивой. А вот месье… кажется, еще не нашел удовольствия себе по вкусу?

– Я только что пришел, мадемуазель. Думаю, у меня все впереди.

– Месье желает, чтобы я стала его гидом?

Горилла на сцене снова рванулась – в этот раз с особой силой, сбросив с себя азиатку-наездницу. Со зрительских мест донеслись испуганные вскрики женщин и азартные – мужчин.

– Буду признателен.