Ее лицо не слишком изменилось – не вытянулось в морду рептилии. Но огромные зубы, длинные, как кривые гвозди, теперь торчали наружу, изорвав в лохмотья по-детски пухлые губки. Вздутая, почерневшая странгуляционная полоса уродливым ожерельем проходила по шее. Золотые глаза маслянисто блестели, кожа потемнела, став болотно-зеленой. Тонкие чешуйчатые ручки были по самые плечи испачканы чем-то темным и густым.
– Мсье Бланже снова будет играть мной? А где же его струна?
Лу Рид в хрипящих динамиках мучился вопросом, какой костюм надеть бедной девочке на завтрашние вечеринки. Кровь стучала в висках, сливаясь с пульсирующим ритмом, немигающий взгляд миджет гипнотизировал, наполняя внутренности колючим льдом, ее бормотание юркими многоножками щекотало уши…
– Спустись яд скорпиона Тетет, поднимись яд скорпиона Чечет… да падет гнев Матери на святотатца! Пусть рыбы сожрут его внутренности, пусть гиены разгрызут его кости, пусть донные черви поглотят его прах, чтобы никогда не пройти его душе по Шести Пещерам, чтобы никогда не возродиться вновь!
Она прыгнула, Гаспард откатился, чувствуя, как улетает куда-то прочь пол. От приступа головокружения его едва не вывернуло, а миджет тут же навалилась сверху, вогнав торчащие зубы ему в бедро, рванув вверх. Острая боль вспышкой осветила сознание, заглушила звон в ушах.
Выхватив книгу, Гаспард обрушил ее на голову твари, потом еще раз и еще, пока череп с хрустом не лопнул. Миджет дернулась и замерла, так и не разжав челюстей. Вслепую нащупав на столе ложку, Мийо остервенело заработал ей, как рычагом, потом бил, пытаясь выломать зубы, а они шатались в деснах, словно гнилые, выпадали легко, оставаясь торчать в разодранном мясе. Пришлось ковыряться там, вырывая острые осколки, потом, сцепив зубы, поливать водкой из початой бутылки.
Кое-как сумев перетянуть бедро оторванной полосой ткани с ширмы и перевязать ее другим куском, Гаспард с трудом поднялся на ноги. Назад в амфитеатр хода не было – судя по хору криков людских и животных, безумие, властвующее там, достигло предела. Да и наркотический транс этого места, кажется, перерастал в нечто иное. Густое, многоголосое шипение, шорох чешуи о бархат и вельвет, шлепанье мягких лап становились все громче и ближе, словно привлеченные запахом крови монстры стягивались к Гаспарду. Он побрел в глубь зала, надеясь отыскать служебный выход. Каждый шаг отзывался безумной болью и новым приступом головокружения. Пройдя шагов десять, он споткнулся о распростертое, растерзанное тело, упал на четвереньки, с шумом опорожнив скрученный узлом желудок. В этот самый момент что-то длинное и гибкое обвило его, придавило невыносимой, шелковой тяжестью. Прохладные, сухие ладони сомкнулись на горле, ухо защекотал танцующий змеиный язык – больше чем у анаконды.
Легкие жгло огнем, в глазах потемнело. Ладонь сама нащупала спрятанный в рукаве тонкий заостренный штырь, сомкнулась на рифленой рукоятке. Когда горячий, сухой язык снова коснулся уха, Гаспард вслепую ударил. Шило скребнуло по кости, потом провалилось во что-то мягкое и податливое. Одновременно, кольца, стянувшие грудь и живот, сжались так, что затрещали ребра.
Едва не потеряв сознание от боли, Мийо, извиваясь как червь, стал высвобождаться. Ткань костюма скользила по сухой чешуе, судорога, сковавшая змеиное тело, постепенно ослабевала. Наконец выбравшись, он сумел разглядеть монстра. Молодой мальчик с густо покрытым косметикой лицом, вытянувшимися вперед челюстями и вываленным изо рта черным раздвоенным языком. Все, что было ниже груди, срослось в толстое змеиное туловище, покрытое причудливым пятнистым узором. Шило торчало на полдюйма ниже ушного отверстия, войдя снизу вверх под челюсть.