За гранью безумия

Осторожно сковырнув слизь с крохотного носа и рта, я помог ему начать дышать. Оглянулся по сторонам, хотелось узнать, видят ли другие, что он светится, словно крохотный скользкий слиток золота. Немой отец перестал грозить мне стамеской, стоял растерянный, открыв рот. Внезапно за его спиной проступили обои с бледным цветочным узором, высокое окно с древней деревянной рамой и желтыми занавесками, гармошка батареи и стеклянная банка с окурками на подоконнике. На стене шелушащейся кожей топорщились какие-то грамоты с выцветшими гербами и загибающимися уголками. Скромная пластиковая люстра сочилась светом. Только диван был тем же, и полуголая изможденная женщина глядела на меня рыбьими глазами.

Снова навалилась мгла, в бочке ежились, скрипели угли. Сияние в моих руках тоже угасло, но обжигающее тепло крохотного тельца осталось. Какой он тяжелый!..

Громыхнул рубильник. За спиной все осветилось. Вздрогнув, я оглянулся, растерянно сделал несколько шагов к стене. Сквозь неровное решето металла проглядывало заснеженное поле, и он, человек-башня, был там, озаренный мощным прожектором. Может, это просто дом, похожий на человеческую фигуру? Сгорбленный маяк, обсерватория, ветряная мельница без крыльев?.. Великан пошевелился. Он оборачивался медленно, очень-очень медленно, будто сам взгляд его, простирающийся на километры во тьму, был слишком тяжел, почти неподъемен. Когда он посмотрел на меня, из легких выжало весь воздух. Затем снова был лязг рычагов, и свет, жужжащий, ослепляющий, ворвался к нам в клетку. Женщина истошно вопила, немой клекотал – жмуриться, отворачиваться не имело смысла, свет был повсюду.

– Унеси! Не давай ему!

Я смог разглядеть роженицу в сполохах электрических лучей, ее глаза кровоточили. Потом Петр вытолкал меня наружу, и стало темно. Я попытался всучить ему ребенка, но тот лишь по-звериному заревел, угрожающе и горько.

Из черноты неба обрушился раскат грома, словно из пушки выстрелили. Под ногами ощутимо вздрогнуло. Немой толкнул меня культями: уходи. Я отступил, хотел было что-то сказать, и тут снова заложило уши от гулкого эха, на миг подогнулись коленки. И я пошел прочь, все быстрее, не оглядываясь. Сообразив, в какой стороне поле, прикинул, где находится автомобиль. Сокрушительные удары нагоняли, едва не сбивали наземь. Лицо свело – наверное, слезы заледенели, даже не заметил, когда плакал. Горячее тельце я засунул за пазуху к медальону и почти бежал, пытаясь услышать пульс под пальцами и не думать о том, что эти размеренные тяжкие раскаты, от которых пляшет земля, – это шаги.

Я знал, что мне не дадут так просто вырваться на открытое место. Дед в телогрейке по-паучьи выкарабкался из-за сугроба. Он скалился, довольный, заблестели редкие короткие зубы.

– Ты чего это удумал? Не твое же! А ну-ка брось!

Поскользнувшись, я затормозил, а потом метнулся направо, за поворот, вновь углубляясь в железный лабиринт. Старик хрипло хихикал, почти кашлял мне вслед. Запоздало дошла мысль: он ведь, кажется, не вооружен. Чего я от него бегаю? От немощного старикашки! Только не был он немощным старикашкой, он странно двигался, странно выглядел. В этом месте все было другим. Сторож шел по следу. Тьма выхаркивала его смех, сгорбленный прыткий силуэт проносился то впереди, то сбоку. Иногда я слышал, как он роется в снегу, часто дыша. Иногда он рычал.

Мы плутали, кружились среди причудливо изогнутого металла и снега. Легкие жгло от ледяного воздуха, голова раскалывалась от боли. Только младенец оставался горячим, он шевелился иногда у меня на груди, но не производил ни звука. Так странно! Я не знал, радоваться ли этому или переживать за малыша. Были ли у него хоть какие-то шансы пережить эту ночь?

Снова слышались влажные босоногие шаги. Я не включал фонарик, но знал, что обнаженные сомнамбулы молча бродят вокруг. Я видел, как старик схватил одного и потащил к клетке. Меня не заметил, и я поспешил убраться оттуда.

Клетки вокруг пустовали, я мог бы поклясться в этом, но стоило притормозить, как мрак начинал ползти, тянулся сквозь ребра решеток десятками бледных морщинистых рук. Меня они не замечали, им нужна была моя крохотная ноша. Дотянуться, отщипнуть, оторвать кусочек чуда… Я вспомнил ту слабую, но искреннюю улыбку, прячущую стиснутые от страдания зубы. Тотчас свело живот, будто колючая проволока обмоталась вокруг пустого желудка, во рту появилась слюна. Я толкнул себя вперед – нельзя останавливаться.

Наконец мне удалось обмануть зверя, я выскочил на границу поля, и тут землю потряс могучий удар. Меня подбросило вверх, а затем швырнуло на лед спиной. Ребенок сопел, слабо пытаясь выбраться из-под куртки, пока я корчился и не мог вдохнуть.

А в беззвездном небе чудился силуэт великана.

Он не мог быть так близко, не мог быть таким огромным, заслоняя собой космос, нависая, словно гигантская чужеродная планета, притянувшая мой мирок, чтобы раздавить в труху, в пыль, даже не узнав о моем существовании.