– Они закончили с нижним… – пошевелил тот одними губами, но Орест его понял. Лицо Филиппа выглядело до такой степени бескровным, что казалось грубо загримированным под ходячего мертвеца из малобюджетного ужастика. Ореста вдруг охватил такой гнев, что он едва подавил желание врезать кулаком по этому рано обрюзгшему бледному лицу, лицу человека, вместе с которым провел лучшее время в своей жизни и который теперь, пусть ненароком, приволок за собой беду в его дом, как шелудивый пес тащит покрытый репейником хвост. Вместо этого дал знак следовать за собой.
Фигура, бредущая в тумане, выглядит необычно. И движется необычно. Орест выбирается на ровную землю, едва удерживается на краю ямы, но ни на миг не теряет ее из виду, словно силуэт может исчезнуть, раствориться в том самом тумане, из которого явился. Он снимает с перекладины креста фонарь и выключает. Кто бы это ни был, кажется, Орест еще не привлек к себе внимания, хотя фигура и движется почти в его направлении. Орест проводит мысленную прямую и решает, что его шансы остаться незамеченным примерно половина на половину. Если только… Если только его уже не заметили.
Темное пространство вокруг наполнено шорохами миллионов падающих на землю капель дождя и шепотом ветра, но Орест все равно может слышать удары собственного сердца. Луна, полная на три четверти, отыскивает случайный разрыв в облачном полотнище неба и подсвечивает укутанную в длинное, будто саван, одеяние фигуру, что идет теперь прямо на него. Движение прерывисто, неверно, словно идущему едва удается сохранять равновесие. Когда между ними остается шагов двадцать, Орест начинает тянуться к лопате, вонзенной в землю слева от него.
«Это здешний Смотритель… Смотритель мертвых, пастух, хранитель покоя… он нашел тебя, и он идет…» – звучит в его голове неведомо откуда взявшаяся мысль, еще до того, как темная в длинном одеянии фигура вдруг сгибается, падает на колени и издает череду клокочущих утробных звуков. В следующую секунду Орест понимает, что видит не пастуха мертвых, не призрака или даже самого Жнеца, а всего лишь ксендза. Он видит настоятеля небольшой церквушки, что стоит рядом с кладбищем (которое именуется местными Старым, потому что в Сутеми есть еще одно), того самого, что проводил службу на похоронах Филиппа неделю назад. Безобразно пьяного и блюющего ксендза – всего лишь ксендза, да отстирает его засранную рясу сам апостол Петр и выгладит святой Иуда!
Орест едва не начинает смеяться вслух от облегчения.
Он ждет, просто отдыхает и ждет, пока священник закончит исторгать на землю остатки вечернего причастия. Это занимает еще несколько минут, затем тот поднимается и медленно тащится в обратном направлении. Орест слышит шарканье ног и невнятное бормотание; обрывки фраз, достигающие его слуха, больше похожи на ругательства, чем на молитву.
Когда священник скрывается в тумане, он выжидает еще с минуту, водружает фонарь на место и принимается за дело.
Орест перешел в комнату с окнами, выходящими на другую сторону дома, и тихо отворил оконную раму (мысленно благословляя день, когда остановил свой выбор на покупке именно этой квартиры). То ли преследовавшие Филиппа люди из «бойцовского клуба» не проявили должной предусмотрительности, то ли просто не были в курсе планировки его квартиры, но никто не наблюдал за этим «черным ходом». Все, что Орест посчитал нужным собрать в сложившихся обстоятельствах, было уложено в компактную, но вместительную сумку-рюкзак; он осторожно сбросил ее на землю, как авангард отступающих войск. Затем последовал сам, спрыгнув с двухметровой высоты.
– Давай, – Орест поднял голову к распахнутому окну, в проеме которого сырной луной плавало лицо Филиппа, и вытянул руки, чтобы помочь нескладному другу спрыгнуть (еще не хватало, чтобы этот тюфяк сломал себе лодыжку). А заодно подбодрить: пускай высота невелика и в спину толкает опасность, Филипп мог застыть даже сейчас. Орест многое еще помнил по их студенческим годам и мог поспорить – с тех пор мало что изменилось или не изменилось вовсе. Например, страх Филиппа перед высотой.
– Давай! – повторил он, думая: «Только не сейчас!»
– Я оставил ноутбук, – зашипел сверху Филипп.
– Прыгай!
Филипп затряс головой, не оставляя сомнений, что он, скорее, готов рискнуть башкой, чем расстаться со своим ноутбуком. Его лицо растворилось во мраке комнаты.
Орест замер, ожидая в любой момент услышать либо сухие хлопки пистолетных выстрелов, либо грохот падения чего-нибудь, опрокинутого Филиппом. И больше удивился, чем испытал облегчение, когда в оконном проеме вновь возникло его лицо.
Спустя три часа они тряслись в кабине микроавтобуса, находясь более чем в ста километрах от Львова и удаляясь все дальше и дальше на восток.