За гранью долга

Нет, особой поклонницей того, что происходило за пределами ниши с музыкантами, я не являлась — толпа расфуфыренных дворян, хаотически слоняющаяся по огромному залу, на протяжении всего бала в основном занималась тем, что лгала, хвасталась своими настоящими и мнимыми подвигами и флиртовала. Причём женская половина общества при этом усиленно изображала непорочность, а мужская — так же усиленно старалась в неё «верить». Прекрасно зная, что непорочностью от дамы, с ног до головы усыпанной мушками[46] и переспавшей с доброй половиной его друзей и знакомых, давно и не пахнет. Однако у игры «кто-кого-соблазнит», в которую самозабвенно резались обе стороны, были свои правила. И каждый из игроков следовал им в меру своей фантазии и способностей. Для того чтобы уверенно «выиграть»…

Правда, называть такие связи выигрышем я бы постеснялась: скажем, для того, чтобы уложить в постель ту же леди Лусию, под которую я так успешно загримировалась при работе с бароном Ярмелоном, не требовалось ни особого обаяния, ни веса в обществе, ни наличия десяти поколений дворян в роду или фамильных драгоценностей. Любой, кто был в состоянии сделать пару двусмысленных комплиментов, получал возможность дорваться до тела одной из самых доступных женщин королевства. Ну, а до души… Впрочем, кого из флиртующих по привычке могла бы заинтересовать чья-то там душа?

Иногда, глядя на этих игроков, я задумывалась над тем, что они будут делать, когда перебывают в постелях всех представителей противоположного пола. Пойдут на второй круг? Примут обряд безбрачия? Или обратят своё внимание на женское население ленов своих соседей?

Второй вариант казался наименее реальным — галантные кавалеры и «невинные» дамы бросались навстречу друг другу так, как будто жили последний день, и как будто любая минута, прожитая вне изображаемой ими страсти, являлась самым страшным грехом. Поэтому отказаться от привычного стиля жизни были не в состоянии…

…Нет, будь у меня возможность посещать балы, я бы конечно же от неё не отказалась: в толпе веселящихся людей можно было бы отвлечься от однообразия своей жизни, на пару мгновений почувствовать себя человеком. И даже суметь не думать о своём будущем.

Однако приглашения посетить королевский бал мне не приносили, а любые мои попытки проигнорировать традицию и нагло вломиться в большой зал для приёмов всегда заканчивались одинаково — недельным пребыванием на хлебе и воде. И ежедневной поркой.

Перспектива получить двадцать-тридцать ударов розгами по заднице пугала меня не особенно сильно — королева Мантифа порола меня часто. По поводу и без. С плохо скрываемым удовольствием. Однако желание бунтовать против порядка, установленного королём Бедираном, у меня пропало. Лет эдак в тринадцать. И совсем не из-за порок — просто я однажды поняла, что изменить этот порядок невозможно, и начала старательно убеждать себя в том, что такое времяпровождение нужно считать бесполезным.

Правда, получалось это из рук вон плохо: да, я знала, что любой из молодых дворян, на которых я вдруг захочу положить глаз, всё равно шарахнется от меня, как от прокажённой. И что даже если среди них и найдётся хоть один смельчак, который рискнёт проигнорировать традиции, то меня начнёт тошнить от его истинного «я» уже через три минуты после начала беседы. Однако надежда на то, что однажды я всё-таки увижу человека, который окажется достоин моего уважения, почему-то не пропадала. И мысль об этом рвала в кровь моё сердце и порядком очерствевшую душу…

…Аккорды гальярды[47] прервались чуть ли не на первом такте, и густой бас церемониймейстера торжественно провозгласил:

— Наследный принц королевства Делирия, его высочество принц Коэлин Рендарр, маркиз Честский…

Мужчины тут же склонили головы, дамы — присели в реверансе, а оркестр проиграл первые такты «Славься, Делирия, в веках…»

А потом тишину разорвал дикий рёв барона Ярмелона:

— Так вот ты где, скотина!!!

Я слегка сдвинула портьеру в сторону и… мысленно взвыла: маэстро Инзаги, сделав шаг вперёд и в сторону, умудрился загородить от меня весь тот кусок зала, который я могла видеть в щель между портьерой и стеной!

«Ну и что, так и будем пялиться на его спину?» — подумала я. И, решив, что внимание всей стражи в этот момент должно быть приковано к происходящему в зале, решительно вышла из-за портьеры. Встав так, чтобы видеть основную массу гостей и брата, замершего у центрального входа.

— Эй ты, скотина! Я к тебе обращаюсь!!! — в толпе ошарашенных придворных возникло какое-то движение, потом за спиной шевалье Корсвелла возникло перекошенное от бешенства лицо барона Ярмелона, и ни в чём не повинный придворный, сбитый с ног плечом восьмого меча королевства, вылетел под ноги обалдевшему церемониймейстеру.