За гранью мира алая заря

— Прорвемся! — радостно мяукнул кот. — Нам повезло! Через поле мы перелетим на Клетке Безумцев, — и коготок, наполненный розовым сиянием, указал сквозь прутья.

— Что это? — испугалась Маруша.

— Это настолько неправильные птицы, что даже мертвые сородичи предпочитают заключить их в клетку, чтобы они не портили общий праздник.

— Гляди! Клетка-то не заперта!

— Нет надобности. Безумцы настолько гордятся своим заточением, что ни один из них не согласится покинуть клетку добровольно.

— По-моему, это не сильно подходящая компания… — начала Маруша.

Кот не ответил. Он раскрыл пасть, бережно ухватил Марушу клыками и сиганул вверх, умудрившись запрыгнуть в небольшое оконце как раз в тот момент, когда дверца приоткрылась.

Маруша почти оглохла от злобного рева и щелканья клювов, выражавшего крайнюю степень беспощадности.

— Ты посмел появиться перед птицами? Ты, рваный котяра! Ты, жадюга, умертвивший маленькую красотку.

Кот быстро выронил Марушу на забрызганный объедками пол, где с остатками еды перемешались разнокалиберные перья.

— Ну не безумство ли это? — улыбнулся он. — Почти что самое грандиозное из безумств.

— А какое ты назовешь самым грандиозным? — сквозь смесь щебетания и ора прорезалось раздраженное карканье.

— Отпустить уже пойманную птичку! — кот улыбнулся еще шире. Блеснули клыки, но разъяренные птицы не обратили на опасность ни малейшего внимания.

Клетка совершила очередной скачок. Марушу сорвало с пола и швырнуло в стаю.

— Не бойся, птичка, — проворковал скворец со щербатым клювом. — Мы не дадим тебя коту. Знаешь что, пожалуй, мы заклюем тебя сами. Согласись, это гораздо почетнее, чем угодить коту на обед.

— На ужин! На поздний ужин! — поправил зеленый попугай с мутными глазами.

— Горрраздо, горрраздо почетнее, — перебила его ворона, глаза которой бешено вращались.

Следующий прыжок разлучил Марушу со стаей и вернул ее пушистому спутнику. Она вцепилась лапками в невесомую шерсть и зажмурила глаза от страха.

— Немедленно верни, верни, — разразилось руганью птичье многоголосье.

Кот и ухом не повел. Напротив, из его груди донеслось довольнехонькое урчанье, словно он отлеживал бока на теплом и мягком диване, а не скакал в клетке, набитой безумными птицами, через поле, накрытое тенью огромного злобного орла.

— Сидите, сидите, не вставайте, — ласково разрешил он, словно директор школы, неожиданно заглянувший на открытый урок.

— Тогда пшел назад, — рявкнул глазастый филин, затем его голос размягчился, заставив буквы запинаться друг об друга. — Не видишь, братан, мероприня… приятие у нас.

— Гляжу, давно уж принимаете, — уважительно кивнул кот в сторону горы всяческих пищевых отбросов, откуда торчал лысый крысиный хвост. — Примите-ка и от меня предоплатой.

Кот надул щеки и внезапно выплюнул в общую кучу двенадцать немного изжеванных кусочков копченой колбасы.

— О! — обрадовался филин. — Это наш котяра. Так будем считать его специально приглашенной звездой.

Толпа радостно взвыла и расступилась. Кот солидно прошелся до прутьев и лениво развалился на моментально освобожденном месте. Маруша не отставала от него ни на шаг. Она изящно присела на распушенный мех кошачьего хвоста и горделиво оглядела странное сборище. Ну что, пустоглазые, поняли, с КЕМ я сюда явилась? То-то же!

— Пра-адолжим на-аш творческий вечер, — в центре, как из шляпы фокусника, возникла Птица-Секретарь. — Га-арят свечи, звучит тихая музычка, а-а в душах наших сла-агаются стихи. Та-ак почему бы не выплеснуть их звездными брызгами в пра-ахладу ночи, отданной нам с изна-ачалья.

— Свечи? — удивилась Маруша, поворачивая голову из стороны в сторону.

— Эй, за пятым столиком, — грозно щелкнул клювом Пятнистый Лунь, видимо исполняющий здесь роль вышибалы, — еще слово, и вы мухами вылетите отсюда.

— Но я не вижу никаких свечей, — пожаловалась птичка. — Не говоря уже о столике.

— Да-а как же, — Птица-Секретарь просеменила к Маруше и обвела крылом дугу. — Здесь, в интимном полумраке, и са-абирается наше э-элитарное Литературное Ка-афе. Здесь мы на-асыщаемся, ка-ак физически, — она отправила в глотку одно из колбасных колечек, — та-ак и духовно. Па-асматрите па-а старанам. Ка-анделябры, ка-анечно, не фа-антан, но в а-абычной а-антикварке та-аких не сыскать. А-а скатерти? А-абратите внимание! Чистый ба-архат! Но это все меркнет перед тем, что плещется ручьем чистоты из на-аших, переполненных стра-аданием душ. А-адна из ка-аторых сейчас приа-аткроет нам сва-аю а-автабиа-аграфию. Кто у нас следующим?

17

— Теперь я, — раскатилось по клетке сумрачным эхом.

Вперед выступила вовсе несуразная птица. С тела беркута тянулись к верхним прутьям семь извилистых розовых шей, покрытых редким белесым опереньем. Шесть голов трещали «Теперь я!», одна другой громче, и лишь седьмая задумчиво примолкла.

— Симаргл Великолепный, — возвестил ведущий. — Сегодня он выступает под псевдонимом «Семиглав»!

— На этот раз моя очередь, — с противным клекотом высунулась вперед четвертая голова чудика. — Ночи Легостая и той, которая меня в нее привела, посвящается.