За гранью Разлома (СИ)

Он открыл глаза, не вполне понимая, где находится. Через ставни пробивался нежный утренний свет, пахло свежем хлебом, а за дверью шуршала старшая дочь Беляевых, не решающаяся войти без разрешения.

— Макс, просыпайся! Уже почти десять, бабуля зовёт!

В доме Беляевых было хорошо и спокойно. Иногда Макс искренне жалел, что, даже будь у него такое желание, он не смог бы остаться здесь навсегда, хотя, пожалуй, эта крошечная комната, которую он делил с Димой, стала для него «своей» не меньше, чем комната в дядином доме.

Без Димы здесь казалось неестественно пусто — Макс ещё раз убедился в этом, вернувшись с завтрака. Немного посозерцав комнатушку с двумя кроватями и втиснутой между ними тумбой, охотник размял плечи и, ни на что не надеясь, поднял матрас со своей кровати. Потом — с Диминой.

Конечно же, он ничего здесь не оставил. В ящиках под кроватями — тоже. И в тумбочке. И за частично отвалившейся от стены обивочной доской. Найди Макс что-нибудь из своих старых заметок, он бы разочаровался в себе. Не найдя, он разочаровался не меньше.

Тут в пору было бы злиться, но вместо злости в душе была лишь пустота. Макс завалился на кровать и уставился в потолок, пытаясь осознать неизбежное: он потерял всё. Книги больше нет. Блокнота с заметками — тоже. Теперь всё начинать с начала, и при одной мысли об этом опускались руки. Макс лежал, чувствуя, как пустота внутри замерзает, как он цепенеет, не в силах даже моргнуть. Мысли в голове замедлили бег, готовясь остановиться, и Макс крепко сцепил пальцы рук. Нельзя поддаваться панике. Нужно подумать, проанализировать потери, построить план их восполнения, оценить его и только потом — делать выводы. Макс повторял себе это снова и снова, но где-то на задворках сознания по-прежнему звучал леденящий кровь голос: «Ты всё потерял. Ты теперь никто». От таких мыслей зудело в затылке, оцепенение вновь начало распространяться по телу, и Макс, обмотав одеялом руку, с силой ударил по стене кулаком, вмещая в удар охватившую его бессильную ярость. Боль пробежала до плеча, коснулась шеи и вышибла из головы ненужные мысли. Звук вышел ожидаемо тихим.

Не давая себе опомниться, Макс потянулся к изголовью кровати, надеясь найти за ним маленький складной стол на коротеньких ножках. Беляев-отец сам изготовил несколько таких для детей в зиму, когда в школе что-то произошло с отоплением и самостоятельную работу пришлось перенести оттуда домой. Столик Макса сейчас ушёл к Лене, но Димин оказался на месте. Тщательно подготовив рабочее место, Макс спустился на первый этаж и, получив от баб Нины ожидаемо имевшуюся у неё пустую тетрадь, вернулся назад. Сидеть на кровати было непривычно и мягко, столик неудобно подрагивал, но Макс был рад возможности посидеть в одиночестве и подумать.

Он бережно провёл пальцами по грубым желтоватым страницам новой тетради. В его книге были такие же, пожалуй, даже более плотные и неровные. Вписывая туда новые печати, Кролик всё время ругался на качество бумаги, и всё же бумага местного комбината была одной из лучших, а с годами её качество только росло.

Теперь книга будет новой, новой будет и толстая тетрадь в обложке из тонкого картона, в которую Макс впишет всё, что нельзя забывать. Бережно, как археолог, доставая информацию из своей памяти, Макс рисовал схемы, составлял таблицы и списки. Он записывал созданную им классификацию классических печатей, особенности их работы и свойства отдельных элементов, привлёкших его внимание. Работа шла хорошо, но с неклассическими печатями ожидаемо возникли сложности. Макс писал и невольно сжимал зубы, понимая, как многое он забыл, сколько работы придётся делать заново… И печатей, которые он изучал всё это время, под рукой больше не было.

С каждым днём подобной работы Макс натыкался на большие пробелы в памяти и, не в силах не злиться, ночами бродил по улочкам поселений, пугая засидевшихся у окон людей. Думать на ходу было проще. Сначала Макс пытался бродить так днём, но знавшие его с детства жители поселения снова и снова приставали с приветствиями, расспросами, рассказами о своей жизни, не догадываясь, как сильно они раздражают его сейчас.

На четвёртый день такой жизни Макс был вынужден принять, что его попытки восстановить заметки становятся бесплодны. Нужно было занять себя чем-то ещё, благо, что дел хватало. По меньшей мере нужно было что-то решить с потерянным имуществом и старшей дочерью Беляевой, каждый день пытавшейся просверлить в нём дыру полным ожидания и надежды взглядом. Должно быть, ей было не просто не приставать к нему с вопросами, но Рада держалась, и этим заслуживала уважение.

Что ж, первым этапом для решения обеих задач должен был стать разговор с Дмитричем, и, не откладывая дела в долгий ящик, Макс отправился к домику старосты.

Дмитрич встретил Макса колючим взглядом.

— Ну, что, Киреев, живой, целый? — строго спросил он, и Макс улыбнулся уголками губ.

— Живой.

О целостности заикнуться не вышло — отсутствие привычной тяжести на поясе создавало впечатление, будто он в самом деле потерял конечность, если не что-нибудь более важное.