В отчаянии рванув язычок молнии, девушка выкинула на землю вещи. Они оказались скорее влажными, чем мокрыми, а спрятанная в самом центре тетрадь Славы не пострадала. Выдохнув, Рада откинулась на траву и долго лежала, глядя на облака. Притуплённые страхом ощущения тела медленно просыпались, и девушка обнаружила, что её руки трясутся, ослабевшие ноги отказываются двигаться, а липкое от крови предплечье грызёт ноющая боль.
— Ай…
Рана выглядела гаденькой, но не опасной: больше содранной кожи, чем царапин, и ни одна из них не глубокая. Пытаясь придумать, что с этим делать, Рада вернулась к воде, с сомнением посмотрела буроватую у берега воду, взялась за бутылку с запасом питья, но отказалась и от неё. Глубоко вздохнув, — совсем как бабуля, жалеющая непутёвую внучку, — Рада слизала кровь языком и кое-как перевязала руку одним из отрезов пододеяльника. С сомнением оглядев получившееся безобразие, Беляева покачала головой и, затолкав подсохшие на солнце вещи обратно в сумку, направилась в лес. Пожалуй, она совершала безумную самоубийственную глупость, но оглядываться назад не хотелось, и Рада не оглянулась.
Лешие не спешили Раде навстречу. Уже начало темнеть, когда, окончательно обессилив, она села на землю, прижавшись спиной к стволу старого клёна. Живот жалобно урчал, требуя еды, но за время пути Рада не встретила знакомых ягодных кустов.
— Конечно, глупо ожидать, что лес мне — стол накрытый, — проворчала она вслух и откинула голову назад, упираясь в ствол клёна затылком, — но умирать я не собираюсь, понятно?
Кленовые листья шелестели над головой. Рада прикрыла глаза, вслушиваясь в шорохи леса, и вдруг улыбнулась. Всё оказалось до странности незначительным: поиски своего места, надежды родителей и бабули, предатель Макс. Если она умрёт, не дойдя до дома, проблем у неё уже не будет. А если сможет дойти — вот так, одна, опираясь только на свои силы, — больше никогда не признает себя непутёвой.
Кажется, она задремала, потому что, открыв глаза, Рада обнаружила, что нежные персиковые цвета заката сменились темнотой ранней ночи. Поросший лисичками леший, издали неотличимый от высокого кривого пня, смотрел на неё своими маленькими мерцающими в темноте глазами. Он услышал, что Рада звала его, и пришёл.
— Спасибо. — Рада села ровнее. — Огромное спасибо, что пришёл. Мне очень нужна твоя помощь.
Огоньки глаз лешего сверкнули ярче, и повязанная вдруг поняла, что он очень древний, быть может, древнее самого леса. Он уже много, бесчисленно много раз приходил на помощь к заблудившимся путникам и помогал им добраться домой.
— Домой… — Слегка оробевшая Рада вздохнула. — Понимаешь, место, куда я хочу дойти, оно не очень-то и близко. Я понятия не имею, в какую сторону мне идти, у меня нет еды и заканчивается вода. Колдунья я считай никакая, даже книга с печатями у меня чужая, и то это не книга, а так, тетрадка. Я не умею себя защищать и вообще ничего не умею.
Леший шевельнулся с тихим скрипом. Он ожидал подобного. Люди, умеющие выжить в лесу, не теряются так легко, но на то он и леший, чтобы помогать тем, кому помощь нужна. Через лес идёт множество троп, но тропу нечисти не разглядеть глазами. Она всегда ведёт туда, куда нужно путнику, наилучшим путём: тропа покажет еду и воду, предложит место для ночлега и проведёт стороной от опасных мест. Леший охотно поможет повязанной ступить на неё, но у тропы есть два правила. НЕ СХОДИ С ТРОПЫ и НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ. Нарушивший хотя бы одно из правил обречён остаться в лесу навсегда, но повязанной нечего бояться. Она может слышать, а значит, случись чего, сможет договориться с духами леса о выкупе.
Наверное, здесь следовало ужаснуться условиям, но почему-то не получилось. Предложение Раде не нравилось, но она никак не могла понять, почему. Казалось бы — прекрасный вариант! Просто идёшь себе по тропе, живёшь на всём готовеньком и оказываешься дома как ни в чём не бывало, так что же не так?
Леший смотрел на неё вопросительно. Он понимал, что решение сложное, и был готов вернуться к повязанной с утра. Тропа никуда не денется, и он тоже.
— Стой! — Рада рванулась вперёд, словно пытаясь ухватить ускользающую нечисть за изгиб корня. Не ухватила, но леший не ушёл.
— Стой. — От облегчения — или от резкого движения? — закружилась голова. — Слушай, это очень здорово, но, понимаешь… Я тут сама только что поняла. Я не хочу, чтобы меня куда-то вели, везли и всё в этом роде, я хочу научиться ходить сама. Может быть, лес никогда не станет для меня домом, но мне бы здесь хоть чуть-чуть стать менее чужой. Понимаешь, чтобы идти не как гости по дорогам нечисти, а как свой, просто по земле. Так что можно как-нибудь, ну, без тропы? Может, я могу предложить что-то другое?
Сердце бешено билось в груди. Леший стоял, почти не шевелясь, он странно поскрипывал и лисички мелко подрагивали на его спине. Раде потребовалось несколько продлившихся целую вечность секунд, чтобы понять, что он смеётся.