За гранью Разлома (СИ)

— Ладно, мы всё равно не можем её понять, — со вздохом протянул Миша. — Рада могла бы, но…

Макс тихо вздохнул. Рады здесь не было.

8. Тропа

Русалка поправила длинные зеленоватые волосы и игриво склонила голову вбок. Она улыбалась приветливой тёплой улыбкой, которую не портили даже треугольные зубы. Русалка считала, что Рада красивая. Она хотела бы, чтобы Рада стала её сестрой, и жалела о том, что здесь, на этом участке Пышмы, таких уже достаточно: водяной откажется обращать новенькую.

Рада не пыталась заговорить с ней. Ей было муторно, мерзко и никого не хотелось видеть.

Светлые дни в родном поселении остались позади. Прошли времена, когда Рада счастливая и свободная могла бесцельно носиться по улицам, прятаться за школьным сараем, забираться на крыши и коротать времена у стены, мечтая о лесе. Здесь не терпели бездельников. С раннего утра Раде приходилось убирать навоз за коровами, таскать тяжёлые кипы сена для них, менять воду, мыть окровавленные полы в разделочной. Работа была простой, но в то же время утомительной и гнетущей, и она никогда не кончалось. Стоило только Раде вздохнуть с облегчением и, скривившись от въевшейся в тело вони, вытереть выступившие на лбу капли пота, как её рабочую группу уже гнали в другое место. Сперва она пробовала возмущаться и ныть, но подруги по несчастью отказались быть подругами. Это казалось невероятным, но, похоже, их действительно устраивала такая жизнь, а единственной помехой в ней была сама Рада: слишком медленная, слишком рассеянная, слишком беспечная. Вскоре Рада перестала пытаться говорить с ними. Задыхаясь от отвращения и усталости, она работала, теша себя мыслями об обеде.

В общей столовой еда была обильной и хорошей, но желтовато-белые стены, не украшенные ничем, кроме расписания дежурств, казалось, вытягивали из пищи вкус. Всегда любимые Радой радиопередачи, которые здесь включали во время обеда, тоже не добавляли уюта, ведь там говорили о людях, которых она теперь знала. Единожды упомянутое имя Чтеца заставило старшую дочь Беляевых подавиться. Слушать хвалебные дифирамбы Максу было невыносимо, но, к счастью, о нём быстро забыли.

Вспоминая о человеке, который больше не был её братом, Рада представляла его скрюченным над страницами книги с алчно сверкающими глазами, кем-то вроде Кощея с иллюстрации в бабулиной книжке. Картина получалась отвратительной, такой же, как и всё вокруг.

Слава валялся в больнице, не спеша приходить в себя. Рада заходила к нему однажды, но, испугавшись того, как быстро отощало его и без того худое тело, как ввалились и покрылись щетиной щёки, решила не возвращаться, пока он не придёт в себя. Конечно же, ей хотелось, чтобы Слава проснулся. Чтобы улыбнулся своей фальшивой улыбкой, сказал что-нибудь хорошее и дал надежду на то, что её жизнь не закончится здесь, среди живых и мёртвых коров. Никто больше не говорил ничего хорошего Раде. Василий Петрович, присматривающий за её рабочей группой, ругал её за нерасторопность, соседки по комнате — за неуклюжесть, глава общежития — за неопрятность. Проклятые перфекционисты-трудоголики, таких требований Раде не выдвигали даже Старый Пёс с бабулей и Дмитричем вместе взятые. Уже на второй день такой жизни захотелось бежать, но бежать было некуда.

Единственной отдушиной в жизни Рады стал разрушенный мост. После обеда, наскоро проглотив полученную пищу, она бежала к нему, на берег Пышмы, чтобы сидеть, свесив ноги к плещущимся об обломки волнам, и слушать звуки шумящего на противоположном берегу леса. Нечисть сразу же появлялась рядом. Держась на почтительном расстоянии, они смотрели на свою человеческую сестру, но ничем не могли ей помочь.

Раде казалось, что она гниёт здесь не менее месяца, но, повнимательнее приглядевшись к календарю дежурств в столовой, Беляева обнаружила, что распрощалась с Бессмертным менее двух недель назад. Прекрасно. Даже время предало её, безжалостно растягивая тоску и страдания. Это стало последней каплей. Сжав в руках вилку, Рада прикрыла глаза и замерла, краем сознания слушая, как ведущий на радио что-то говорит о Скорпионе, недавно вырезавшем семейство мирных вампиров. Голос звучал живо и энергично, заглушая общий гомон, он вдруг показался Раде единственным настоящим вокруг захватившего её наваждения.

— Эй. — Соседка толкнула старшую дочь Беляевых локтем могучей привычной к тяжестям руки. — Эй! Ты будешь есть или что?

И так всё время — ни секунды покоя, даже посидеть наедине с собственными мыслями толком нельзя. И бросить одежду на пол нельзя, даже если очень устала. И остановиться перевести дух, когда вывез три тачки дерьма по солнцепёку, тоже. И жаловаться нельзя. А что потом, дышать заставят по расписанию?

— Рада! — Соседка говорила с укоризной, до боли напомнившей бабулину.

Возможно, Рада смогла бы это стерпеть, не будь соседка на два года младше неё. Резко вскочив на ноги, она хотела отшвырнуть вилку прочь, но, сдержавшись, медленно положила её рядом с полупустой тарелкой.