За гранью реальности

– В двенадцатилетнем возрасте я сбежал, кое-как добрался до ближайшего города, там прятался в подвалах, воровал, выживал, как дом. Не стану тревожить твое нежное сердечко подробностями бродячей жизни. Был и алкоголь, и клей, и проститутки, чья жалостливая рука казалась самой жизнью. Они действительно жалели всех сироток, что жили кучами в подвалах, как в крысином гнезде. Но это не избавляло от внутренней иерархии. Можно было проснуться с ножом у горла или даже, – Владислав запнулся. – В общем, насилия мне лично удалось избежать, остальным повезло меньше. Это продолжалось, пока меня не нашел Георгий.

– Тот самый, что правит этим миром?

– Именно. Он дал мне все и назвал сыном. Пусть и мнимую, но от него я получил ту самую заботу. Теперь этот мир мой настоящий дом. Это достаточная правда для тебя? Осознаешь ее с высоты своего альтруизма?

Владислав не смог сдержать резкой реплики, но Валерия уже смотрела на него иначе. Откровение шокировало, но не настолько, чтобы оттолкнуть от себя этого человека. И ее вовсе не обидело колкое замечание.

– Теперь мне понятна твоя настороженность и стремление быть выше всего. Ты до сих пор ощущаешь угрозу.

– О, черт, нет же! Просто стал понимать очевидное. Сейчас я взрослый двадцативосьмилетний мужчина, я сумел подавить все свои внутренние страхи и обрести свободу. Теперь ты это знаешь. Но в чем-то соглашусь. Я больше никогда не стану лучше относиться к людям.

– Но, – Валерия понимала деликатность темы, но ее распирало от любопытства, – неужели в твоей жизни никогда не было того, в ком ты смог бы понять силу доверия?

– Валерия, – мужчина напряженно протянул ее имя, но, видя ее поддерживающий интерес, сдался. – Ни разу.

– Странно, все люди разные.

– К сожалению, они все одинаково порочны.

– Плохо, что ты так считаешь. В каждом человеке есть доля добра, которая однажды из крохотной искорки разгорится в бушующее пламя. И все изменится.

– Как ты можешь так говорить, когда сама столкнулась с несправедливостью? – Владислава поражала ее настойчивость.

– Да, я не отрицаю человеческую злость. Но они порой сами не понимают, какие в глубине души. Они редко туда заглядывают, чтобы понять собственную сущность. Уверена, там очень много света и тепла. Моя мама всегда говорит, что добрые люди – путеводные звездочки на небе. К сожалению, в моем мире такая политика, проявление милосердия считается слабостью и унижением, что моментально причисляет тебя к отбросам общества.

– Ты это прекрасно понимаешь, но продолжаешь беззаветно быть доброй и милой? Тебя даже никто не поблагодарит за это.

– От тебя же благодарность получила, – Валерия иронично усмехнулась. – Мое желание – искренняя помощь, мне ничего не нужно взамен. Кроме моего успешного возвращения домой.

– Везде своя выгода.

– Но разве это делает меня алчной? Или порочной?

Владиславу нечего было сказать в ответ. Ее правда разнилась со всем, чему его учили, что он понимал сам. Хотелось противоречить, но он не мог. Эта открытая откровенная честность, это жизнерадостное человеколюбие заставляло его сомневаться в правильности выбора жизненных целей.

– Ты точно не алчная, ты необыкновенная.

Снова на щеках появился румянец смущения, это приятно слышать.

– Брось, я обычный человек.

– Но не в этом мире. Ты и сама прекрасно ощущаешь это величие души, но не осознаешь, что оно всегда собой. Ты не знаешь границ и легка в достижении целей.

– К этому и стремлюсь. Может, мне была крайне необходима разрядка в подобном месте, чтобы понять?

– Что понять?

– Что я не бесполезна и не безнадежна?

– Ты прекрасна и чудесна, мне больше нечего добавить. Ты чудо.

Смотреть в его глаза сейчас было настоящей пыткой.

– Спасибо за этот разговор. И прости, что я начала его.

– Ничего, я понимаю. Любопытство не порок.

Их руки все еще были соединены, Валерия вновь обратила внимание на татуировки. Две остроугольные «р» и стрелка вверх между ними.

– Это ведь руны? Что они означают?

– Защиту от негативной энергии, дурных помыслов, плохих людей. Мнимая защита, ничего сверхъестественного.

Пальцы опять невольно начали двигаться по черному рисунку, пока не ощутили грубость кожи в некоторых местах.

– Шрамы?

– Мое прошлое – боль. Любимая забава отца – представлять меня пепельницей.

– Какой ужас!

– Забудь.

– А это что значит? – Валерия коснулась округлого знака на другой руке, и Владислав неожиданно отшатнулся, словно ужаленный. – Что не так?

– Засиделись мы. Вечер откровений окончен. Собирайся.

– Но платье еще влажное….

С невозмутимым видом мужчина коснулся платья кинжалом.

– Уже нет.

Валерия едва не задохнулась от возмущения.

– А раньше нельзя было так сделать?

– Тогда бы ты не позволила мне тебя раздеть, – опять игривая пляска бровей.

Моментальная стена. Словно всего разговора и не было. Словно перед ней два разных человека, пытающихся ужиться в одном теле.

– Это место уже не кажется таким привлекательным, когда осознаешь его таинственные опасности, – Валерия заметила это слишком тоскливо для человека, стремящегося домой. – И это печально.

– Почему?