За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

Эмпатию часто путают с сочувствием или состраданием, но это не синонимы. Давайте, говоря о способности чувствовать за других, сразу определимся с диапазоном: эмпатия – это сопереживание текущему эмоциональному состоянию другого, это разделение с ним того, что он чувствует. Ты боишься – я тоже боюсь. Тебе весело – и мне тоже. Тебе грустно – я тоже грущу. Сочувствие – это забота о том, кому сейчас плохо. Эмоционально мы себя с ним не идентифицируем, это все-таки состояние «над схваткой». «Светлая память», – говорим мы человеку, похоронившему прабабушку. Это не наше общее горе, мы не сопереживаем, но мы сочувствуем.

Сострадание – это сочувствие, помноженное на стимул к действию: я вижу, как ты мучаешься, и хочу помочь, думаете вы и покупаете нищему на улице сэндвич или подписываете петицию в защиту китов. Разумеется, все три слова – «эмпатия», «сочувствие» и «сострадание» – обозначают взаимосплетение чувств. Но если под состраданием понимать желание облегчить муку другого, то слонихе, защитившей заплутавшую в лесной чаще старуху, доступны эмоции и действия по всему описанному выше диапазону: от эмпатии через сочувствие к состраданию и действенному добру.

Джейн Гудолл писала, что не умеющие от природы плавать шимпанзе и бонобо, оказавшись в вольерах, окруженных оградительными рвами с водой, порой «предпринимают героические усилия», спасая утопающих. Так, взрослый самец утонул, пытаясь вытащить из воды свалившегося туда малыша. Однажды такой ров спустили, чтобы почистить, а потом его снова надо было наполнить. Служители открыли краны, как вдруг перед окном служебного помещения появился верховный самец. Он бешено размахивал руками и громко орал, чтобы привлечь внимание. Оказывается, несколько молодых бонобо, спустившихся в ров, когда в нем не было воды, теперь рисковали захлебнуться, потому что самостоятельно выбраться не могли. Самого маленького из них старый самец успел вытащить.

Крысы будут спасать угодившую в западню товарку. Даже когда в одном лабораторном ящике для них была устроена ловушка, а в смежном лежал шоколад, они сперва вызволили угодившую в ловушку пленницу, а потом все вместе принялись за лакомство. Так что эмпатия у крыс перешла в сочувствие, потом в сострадание и, наконец, в бескорыстие. Помощь ближнему впоследствии может окупиться, и мозг присуждает себе дозу окситоцина в качестве награды за хороший поступок. Вот почему творить добро приятно. Бескорыстная помощь друзьям сродни страховому полису. На всякий пожарный лучше заплатить страховой взнос, даже если суммой покрытия воспользоваться не придется, ведь чем черт не шутит. Если ты крыса, то крыса, которую ты сегодня освободил, когда-нибудь тебе отслужит. Если нападут хищники, а вас двое, то шансы, что сожрут именно тебя, сокращаются наполовину, а шансы заметить недруга и сорвать тем самым нападение возрастают вдвое.

Но польза не есть мера всех вещей. Доброта порой стирает межвидовые границы и становится трансцендентной. В одном английском зоопарке самка бонобо поймала скворца. Когда служителю удалось уговорить ее выпустить птицу, она вскарабкалась на вершину самого высокого дерева, обхватила ствол ногами, чтобы обе руки были свободны, осторожно расправила скворцу крылья и потом подбросила его высоко в воздух, чтобы он полетел. А вдруг в этот момент она сопереживала скворцу и представляла себе, каково это – летать под облаками?

Конкретные «почему?» и «для чего?» в проявлениях слоновьей эмпатии и сострадания до сих пор остаются без ответа. Мы не можем узнать, что они чувствуют, а вот они это знают. Возможно, слоны стремятся ухватить более глубинное понимание жизни и смерти, которое от них ускользает. Но и нам его никак не ухватить. Возможно, мы не одиноки в стремлении выйти за пределы логики и здравого смысла, чтобы наш вполне зрелый мозг попытался осмыслить немыслимое. Возможно, как и нам, им просто интересно. Тогда должны быть и другие, которым тоже интересно.

Мне – интересно. Любопытство свойственно большому количеству животных, и человеческое любопытство – предтеча интереса, который, в свою очередь, есть предтеча духовной жажды, а та, в свою очередь, есть предтеча знания. Знание стремится постичь бытие. И это постижение будет вечным.

Горе горькое

Их возвращение Синтия Мосс видела своими глазами. Терезия лишилась половины бивня. Может, отстрелил кто, а может, отломился, когда она поднимала ослабевшего члена семьи, которого уже не держали ноги. Тристы не стало. Венди тоже. Таня вернулась с тремя нагноившимися ранами от пуль: в левом плече, за левым ухом и в крестце. Она без конца присыпала раны пылью и дотрагивалась до них хоботом. Молока в ее ссохшейся груди почти не было, но сынок, которого еще надо было кормить, держался молодцом. Он мигом научился есть твердый корм.

Синтии пора было ехать, но Таня подошла к ее лендроверу и встала перед окном, глядя на нее. Растроганная Синтия с жалостью смотрела на слониху. Она понимала, что Таня пытается поделиться с ней своей болью, но помочь ей никто не мог.