Мутные воды Атлантики и тигровая акула навсегда разлучили Луну, самку большелобого продельфина, с ее детенышем, которому было несколько дней от роду. Об этом Дениз Херцинг писала так: «Я не слышала более отчаянного материнского крика». Когда содержащийся в неволе дельфин Спок неожиданно умер, его неразлучная спутница дни напролет лежала на дне дельфинария, словно погруженная в летаргию, поднимаясь на поверхность только чтобы вздохнуть. Прошла неделя, прежде чем она снова начала есть и общаться с остальными. По словам Маддалены Беарци[21]
, «самка дельфина, потерявшая детеныша, в своем горе может искать уединения, она прячется, но в этот период остальные члены стаи не забывают ее, а словно бы приходят проведать, как принято у людей приходить с соболезнованиями к тем, кто перенес утрату».Так можем ли мы сказать о животных, что они горюют? В целях большей информативности и ясности нам потребуется посмотреть на горе с точки зрения науки. Воспользуемся определением, которое предлагает антрополог Барбара Дж. Кинг. По ее словам, горе у людей, знавших покойного, проявляется в изменении привычного поведенческого уклада. Они отказываются от еды, у них может пропасть сон, развиться апатия или лихорадочное возбуждение. Они могут приходить к телу усопшего. Это антропологическое описание оказывается чрезвычайно полезным, хотя наука привыкла оперировать конкретными данными. Увы, нельзя сказать, что грусть-тоска на полкило легче, чем горе, а траур короче веселья на два метра. У людей эмоции различаются по интенсивности и действительно носят проходящий характер. Но и животные тоже переживают их с разной интенсивностью. Человек, потерявший близкого родственника, может несколько дней не выходить на работу, иногда прощание с усопшим и бдение над гробом может длиться день, а то и два. И слоны могут несколько дней подряд приходить к телу умершего члена семьи. По прошествии времени родственники приходят к покойному на могилу. У слонов все то же самое. Траектория человеческой жизни может круто измениться со смертью главы семьи. Опять-таки у слонов, волков и человекообразных все точно так же.
В 70-е годы XIX века в филадельфийском зоопарке жила неразлучная пара шимпанзе. «После смерти самки, – вспоминает смотритель, – ее спутник много раз пытался помочь ей подняться, а когда понял, что это невозможно, его захлестнула ярость и скорбь, на которые невозможно было смотреть без боли. <…> Обычные вопли ярости <…> под конец уступили место плачу, которого ни один смотритель зоопарка никогда не слышал. Он жалобно и горестно скулил: а-а-а-а. <…> Так он проплакал до самого вечера. На следующий день он сидел, не шевелясь, и все так же скулил». Еще одна история произошла почти сто лет спустя: шимпанзе Эймос из научно-исследовательского центра Йеркиса вдруг отказался вылезать из гнезда. Остальные особи постоянно подходили, чтобы его проведать. Самка Дейзи ласково чесала его за ушками, пыталась подложить что-нибудь мягкое ему под спину, словно сиделка, поправляющая подушку пациенту. На следующий день Эймос умер. Почти неделю после его смерти обезьяны не хотели играть и очень мало ели. Джон Монтани рассказывает, что в Уганде два самца шимпанзе долгие годы были неразлучными друзьями. Когда один умер, второй, очень общительный и занимавший в клане высокое положение, «несколько недель никого к себе не подпускал. Это было похоже на траур».
Американский приматолог Патриция Райт изучает мадагаскарских лемуров. Она утверждает, что смерть одного – «трагедия для всей семьи». Она подробно описывала мне, что произошло, когда фосса – хищная мадагаскарская виверра[22]
– загрызла хохлатого индри[23]. Когда хищница ушла, лемуры вернулись. Самка индри все время издавала звуки, немного похожие на то, как кричат лемуры, когда отбиваются от стаи. Но обычное «ау» у лемуров звучит иначе: во-первых, с большими интервалами, а во-вторых, звук должен быть выше и напористее. Здесь же это был тихий посвист, горестный, неумолкающий, снова и снова бьющий в уши. Остальные члены семьи, сыновья и дочери убитого фоссой лемура, свесившись с веток дерева, издавали такие же свистящие звуки, глядя с высоты пяти-десяти метров на лежавшего на земле мертвого отца. Пять дней подряд они возвращались к его телу – всего четырнадцать раз.