За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

– Я не имел права никому рассказывать о том, что слышал, – говорит он.

Теперь Кен может рассказывать. Он объясняет, как мастерски косатки умеют издавать и анализировать звуки. Подобно дельфинам, они живут в звуковом ландшафте, который создают сами. В мире, состоящем из холодной, зеленой и часто мутной воды, они испускают звуки, чтобы обнаружить добычу далеко за пределами видимости и не терять связи со своими товарищами и детьми, находящимися на расстоянии многих километров.

Кен показывает мне, как форма черепа косатки приспособлена для генерации и приема звуков. У человека и других млекопитающих звуки рождаются в гортани, а у китов и дельфинов – в черепе. В высшей степени специализированные звуки. Кен убежден, что эти киты способны фокусировать звуковой луч, придавать ему определенную форму. Некоторые исследователи предположили, что косатки могут дезориентировать или парализовать рыбу сфокусированными звуковыми импульсами. При желании дельфины способны генерировать звук громкостью двести двадцать децибел, – находясь рядом с ними под водой, вы почувствуете боль. Кен считает, что они могут регулировать громкость восприятия собственных сонаров, используя толстый тройничный нерв для управления интенсивностью приходящих звуковых сигналов. Канал для тройничного нерва в черепе такой широкий, что я могу просунуть в него два пальца.

Кен объясняет разницу между бродягами, которые охотятся на млекопитающих, и оседлыми косатками – те питаются рыбой. Бродяги не образуют постоянного стада, их группы то и дело соединяются и разделяются. Они в большей степени склонны к «делению и синтезу». Бродяги охотятся небольшими молчаливыми группами. Местные жители могут формировать шумные большие сообщества. Бродяги часто задерживают дыхание на пятнадцать минут. Оседлые косатки редко проводят под водой больше пяти минут. Огромная разница.

Когда охотники за млекопитающими слышат веселые трели предпочитающих рыбу оседлых косаток с расстояния нескольких километров, они уходят в сторону или даже поворачивают назад. Можно предположить, что бродяги опаснее – у них более сильные челюстные мышцы, но оседлые обычно формируют большие по численности группы.

Однажды десять членов стада оседлых косаток с огромной скоростью помчались к заливу, расположенному в трех километрах от них, где в большом волнении плавали несколько других животных из этого же стада. Потом они все вместе поплыли дальше. Внезапно появились бродяги – Б-20 вместе с Б-21 и Б-22. Они явно спасались бегством от оседлых косаток. Животные были так взбудоражены, что исследователь Грэм Эллис слышал издаваемые ими звуки, перекрывавшие рокот двигателя. Бродяги сумели уйти от оседлых, опередив их на две сотни метров. Причем оседлые не шутили – на Б-20 и Б-22 были заметны свежие раны от их зубов. (Это единственный подтвержденный случай агрессии живущих на свободе косаток, направленной друг против друга.) Но когда чужаки покинули залив, оседлые не стали их преследовать. Они кружили на одном месте около получаса, пока не появился еще один член стада, не участвовавший в атаке, и не присоединился к ним. Это была самка Д-17 вместе с новорожденным детенышем. Может, она пряталась? Может, агрессия к чужакам объяснялась появлением охотников на млекопитающих поблизости от новорожденного?

В другой раз исследователь китов и писатель Александра Мортон наблюдала за сорока косатками из местного стада, которые «весело» плескались, а затем вдруг исчезли из поля зрения. Появились они у далекого берега; животные плыли быстро, плотным строем, не резвились, не отпускали от себя детенышей. Стадо свернуло в ближайший залив. Мортон повернулась и увидела четырех бродяг – среди них был опять Б-20. Неужели все косатки точно понимают намерения друг друга? Конечно, они не обязаны нам ничего рассказывать. Но есть ли у нас лучшее объяснение?

Мы сделали несколько снимков, поговорили о косатках, посмотрели из окна кухни, как косатка убивает тюленя, – типичное воскресенье в доме Кена Балкома. Большую часть жизни Кен наблюдал за косатками именно отсюда. «В каком-то смысле он ближе к ним, чем к людям, – говорит его друг. – Ночью, когда окна открыты, он может проснуться и сказать: „Они здесь“».

В 60-е годы, когда Кен еще учился, в Калифорнии был разрешен китобойный промысел. Преподаватель отправил Кена за образцами, которые надо было брать у мертвых китов.

– Ужас, сколько крови, – вспоминает Кен.

В 1972 году Кен видел, как убили финвала[91].

– Я не мог вынести взгляд кита, который словно спрашивал: «Зачем вы это делаете?» У меня был настоящий эмоциональный срыв. Я думал: «Что мы наделали?» Чувствовал себя ужасно, словно работал в Аушвице.

Преподаватель получил грант на подсчет поголовья косаток в Пьюджет-Саунд, и Кен согласился поехать с ним.

– Прошло сорок лет, – подводит итог он, – и у нас сейчас больше вопросов, чем было вначале.

Убийца – сложное создание