Ближе к вечеру нам встретилось большое стадо слонов, возвращающееся после водных процедур на ночевку. Они двигались через равнину, освещенную косыми лучами заходящего солнца. Их основной жизненный принцип легко можно почувствовать. Он очевиден: живи сам и давай жить другим. Жизнь их по сравнению с нашей непритязательна. Они подобны людям бедным, почти дикарям. Довольствуются малым, не то что мы. Берут у мира самую малость, не то что мы. И с окружающим миром способны попасть в резонанс. Не то что мы.
Когда сотни слонов вокруг мерят шагами пыльные просторы, устремляясь к холмам вдалеке, одна семья по непонятной причине продолжает плескаться и играть в глубоком, щедро поросшем зеленью озерце, которое подпитывается ключами. Хотя, возможно, причина понятна: им просто ужасно весело.
Они ныряют, как гиппопотамы, и взметывают вверх фонтаны воды, словно киты; они катаются с боку на бок, плещутся и чуть не пашут дно, так что на поверхности торчат одни зады. Хоботы выгибаются как перископы, втягивая воздух, и слоны скользят, будто черные подводные лодки.
Немного погодя они вереницей выбираются на противоположный берег, глянцевито поблескивая, словно автомобили после мойки. Но одна слониха осталась. Она еще даже в воду не зашла и стоит на берегу с малышом. Слоненок трусит. Мать хоть и трогает воду хоботом, но терпеливо ждет. Наконец она заходит в озеро, и следом за ней слоненок. Он держится к матери вплотную, уцепившись хоботом за ее бивень. Вот течение подхватывает малыша, и материнский хобот направляет его в нужную сторону.
Ebony and ivory: черное дерево и слоновая кость
– Я же не могу им сказать: «Этот человек пишет про вас книгу, так что вы уж с ним, пожалуйста, повежливее», – говорит Джулиус Шивега. – Если вы хороший человек, они это поймут. Понравитесь вы им или нет – от вас зависит.
Самый младший тянется крохотным хоботом Джулиусу в рот. Обычно слоненок лезет хоботом в рот к матери и так, благодаря еде, которую она пережевывает, выучивает запах съедобных безопасных растений. Этот вопрос: «А что это ты ешь?» – позднее перерастет в приветствие, с которым слоны встречают своих близких, нечто вроде нашего поцелуя при встрече. Джулиус подносит маленький хобот к губам и шутливо дует в него. Хобот моментально расслабляется и повисает. На слоновьем языке это требование ласки; так просит ее щенок, подставляя хозяину брюхо. Просьба не остается без ответа. Джулиус зажимает хобот между ладонями и яростно трет, как пекарь, который собирается превратить кусок теста в багет.
Юному любителю массажа было две недели от роду, когда его нашли рядом со смертельно раненной матерью. Есть еще один, со шрамом от мачете. И есть Кванза, единственная, кто уцелел из семьи, с которой так любили фотографироваться приезжающие в Амбосели туристы. Когда на слонов напали, Кванзе был год с небольшим, поэтому пережитые ужас и смятение навсегда запечатлелись в ее памяти.
– Она все никак не успокоится, – объясняет Джулиус суетливые приставания этой крохи. – Когда они места себе не находят, это сразу видно. Никаких игр, никакой веселой возни.
Эти жертвы слоновой кости, ставшие сиротами, еще везунчики. Их находят, подбирают и привозят в Найроби, где расположен Фонд дикой природы Дэвида Шелдрика. Они достаточно малы, чтобы простить людей за что, что те с ними сделали, – ну просто малышня. И мы им должны – должны выводить их в буш на ежедневные прогулки, чтобы бродили по горам, по долам, а там, глядишь, даст судьба еще один шанс.
В 60-е годы Иэн Дуглас-Гамильтон обнаружил в лесной чаще торную, гладко утоптанную дорогу шириной три с половиной метра. Ей, наверное, больше тысячи лет. Такие слоновьи тропы от одного водного источника до другого некогда пересекали весь континент. Когда появился человек, он начал пользоваться этими тропами и исходил по ним Африку вдоль и поперек, а потом по ним же дерзнул выйти за пределы континента.
Сейчас большинство древних дорог заброшены. Там, где еще водятся слоны, их ареалы обитания напоминают острова, отрезанные от остального мира. Вот уже много веков подряд они выдерживают эту осаду. На заре возникновения Римской империи слоны населяли всю Африку, они шествовали от средиземноморского побережья до мыса Доброй Надежды, от Индийского океана до Атлантики, обходя стороной лишь удручающий косоугольник Сахары.