- Слышу, - коротко бросил он. – Но не верю, - и, легко оттолкнув Кассандру от двери, вышел из кабинета.
И в тот миг он рассвирепел, взбесился, слетел с катушек, оглушенный яростью и ослепленный злостью. И, ворвавшись к рабыне, единственным способом, который был к ней применим, укрощал ее своеволие и упрямство. Он не контролировал, да и не желал контролировать себя. Он брал то, что ему принадлежало. И никто не мог осудить его за это. Никто, кроме Кары.
Но и она сдалась, согнулась под натиском ощущений, огня желания, что, Штефан был уверен, сжигал ее изнутри так же, как сам он пылал от него. Разве не подчинилась она ему? Вырвала победу? Она уступила. И с тех пор уступила еще много-много раз. И уступит. Будет уступать до того момента, пока ему не надоест.
А вот когда ему надоест? С тех пор, как попробовал ее на вкус, ощутив на языке ее вкус и запах, его, как после деликатесов, теперь отворачивало от обычной пищи. Он не желал других женщин, он жаждал только Кару. Пытался справиться с этим, унижая ее, приглашал к себе в постель других рабынь, но очень рано осознал, что Кара была этому только рада. Сколько раз отмечал он на ее лице тень улыбки, огонек глаз в миг, когда при ней (нарочно, естественно!) приказывал Лейле привести к нему в покои очередную утеху на ночь. Она, черт ее побери, была рада такому положению дел! А вот он - не был. Он бесился. И вскоре Князь перестал обращать на других рабынь внимание. Всё в них было не так. Не та сладость губ, не тот шепот, не тот стон, не то учащенное дыхание и бешеное сердцебиение, не та гладкость и глубина, что была у нее. И он перестал испытывать себя и судьбу, и вновь пригласил ее к себе.
Поймал ее в коридоре, когда девчонка, низко наклонив голову, попыталась проскользнуть мимо него. Ее глаза широко распахнулись, когда Штефан одним резким движением прижал ее к стене и зашептал на ухо:
- Сегодня ночью это будешь ты, - и, не говоря больше ни слова, стремительно ее поцеловал, и ушел.
Она не посмела ослушаться. Очевидно, помнила, чем чревато неповиновение ему, но, когда появилась в его комнате, Штефан вдруг осознал, что она не боится. Да, сжимает руки в кулаки, вздрагивает и почти не дышит, но не боится!
- Пришла, - удовлетворенно протянул Штефан, скидывая с себя халат, под которым ничего не было, и сделал к ней один шаг. – Что ж, ты знаешь, что нужно делать дальше.
Зеленые глаза полосонули его негодованием и... неужели раздражением? но она исполнила то, что от нее требовалось. И с того момента эти месяцы лишь она была любовницей в его постели. Из числа рабынь, конечно же, так как княжеское ложе было отдано Софии. Но и это было уже не то. Совсем не то, что он чувствовал, когда прикасался к Каре. Просто привычка, черту которой он пока не желал подводить. Рабыня есть рабыня, а София, как ни крути, представительница знатного рода, аристократка. Очень себялюбивая и гордая аристократка. Не стоит давать ей лишний повод для ревности. Да и портить отношения с Бодлером нет надобности, учитывая, что сейчас происходит вокруг Штефана, - сплошные заговоры и интриги.
И все же, что-то было не так. Его отношение именно к этой рабыне было... если не особенным, то иным. Он прощал ей многое, то, что никогда не простил бы другой рабе или прислуге. Она не боялась открыто бросать ему вызов, пристально смотреть в глаза, будто завораживая и приказывая ему сдаться, она имела право слова, - то, чего не имела ни одна прислуга в его доме! Но расплатой за все ее неповиновения и голос было ее тело. И он закрывал глаза на другие ее грешки, идя ей на маленькие уступки.
Он не наказывал ее физически, ни разу с того дня, как она появилась в его доме. Все его угрозы были лишь фальшью, мистификацией, он прекрасно знал, что не сделает ничего подобного. Он может требовать от нее секса, выполнения самых извращенных своих фантазий, но не физической расправы. Каким-то неведомым образом Каролла наложила запрет на телесные наказания, не сказав об этом ни слова. Хрупкая девочка с силой духа, не уступающей ему, она тем не менее была прочнее хрусталя, ежедневно демонстрируя выдержку. И это не могло его не подкупить. Он поддался очарованию ее воли, ранимой оболочки и крепкой души. От Лейлы, случайно обмолвившейся ему, он узнал, что Кара находилась в детском доме. Это не волновало его, но он все же вскользь отметил, что оттуда она могла заполучить и таинственный шрам, и силу воли вкупе с выдержкой и отвагой, которым мог бы позавидовать мужчина.