За гранью тьмы (СИ)

Ощущаю себя настоящим, когда нахожусь рядом с Тео, материальной, живой. Привыкаю к шуму крови в ушах, к ритмичным сердечным сокращениям, к тому, что тело живет по своим собственным законам, почти мне не подвластным. Ежедневно во мне умирают миллиарды клеток и рождаются миллиарды новых; тело регенерирует, как нечто идеальное, подчиняющееся высшему промыслу.

Пытаюсь понять, найти в глубинах сознания необходимое знание. Был ли я когда-нибудь другим? Черный туман, что казался средоточием моего существа — лишь морок, который я навел на воспаленное, теряющее рассудок сознание?

И каждый раз, когда пресекаю тонкую грань воспоминаний, за которой прячется светловолосая девушка с голубыми глазами, с непреодолимым страхом отступаю.

Я помню ее. Помню вкус губ и аромат гладкой кожи. Запах кудрявых волос и ощущение бархатной кожи под пальцами. Ангел была прекрасна, как утренний рассвет, прозрачна и светла, как сверкающая капля росы на нежном зеленом лепестке.

Помню ощущение себя рядом с ней. Казалось, ее свет мог изменить саму мою суть, очистить от накипевшего за столетия черного налета. Я грелся у чужого пламени, не замечая, что поглощаю сумраком горящий огонь.

Я не желал видеть, как Ангел угасала, как тени проникали в ее сны, как поедали незамутненный разум, превращая красивую и здоровую девушку в усохшую, пахнущую болезнью старуху.

Прикрываю веки, потому что боль вины терзает и рвет подобно жестокому зверю.

Что есть истина?

Ощущение только лишь, знание, приобретаемое с опытом, или полет мысли и чувств, свободное мышление, вольное распутать клубки неопределенности?

Мука моя, Тео, непрестанно спрашивает о многом, задает вопросы, на которые я просто не нахожу ответов. Не потому что не знаю, а потому, что не могу разобраться в том, кто я теперь.

Когда движение невозможно, человек остается на месте, не предполагая, что может быть и не быть одновременно, не нарушая восприятия бытия. Но я не человек.

Тео не отступает, удивляя проснувшимся упрямством, терзает день за днем, желая знать Имя, тянущее за собой прошлое, которое оттиском видится под веками, стоит закрыть глаза.

Моим ответом служит молчание; оно изводит Тео с той же силой, как она сама изводит меня.

— Кажется, у тебя была Коса, — говорит Тео однажды, в полумраке своей комнаты; голос звучит тихо, неуверенно, будто она по крупицам собирает полузабытые детские воспоминания.

Именно тогда, смотря на ее темноволосый затылок, я решаюсь рассказать о скрипке. Это порыв, яркое желание, блеснувшее молнией на небосводе. Не могу удержаться от искушения, не пытаюсь даже.

Сажусь на край кровати, сминая ткань плаща; наклоняю голову, отчего-то рассматривая свои затянутые в черное колени, и начинаю говорить. Тео присаживается рядом, ошарашенная, молчит, не отрывая от меня сверкающего звездами взгляда.

Я рассказываю ей обо всем.

О том, как когда-то бесконечно давно, неведомое количество лет назад, я видел перед собой Город невообразимой красоты. Мерцающий искрами, он парил в воздухе, лишенный начала и конца, устремлялся ввысь, к не имеющему края небесному своду. Белоснежные мраморные стены, высокие шпили, сверкающие золотом в слепящем солнечном свете, мосты, аркой вздымающиеся над полноводной рекой, разделяющей не имеющие описания широкие берега.

Красота города покоряла, заставляла склониться в почтении перед неизвестными Творцами, создавшими невиданное, неповторимое великолепие.

Тысячелетия блаженства и безмятежного, наполненного спокойствием существования среди подобных мне. Нас было неисчислимое множество: живых, дышащих, мыслящих созданий.

Перед глазами проносится размытая вереница ликов, и мое человеческое сердце сжимается, улавливая болезненное сходство с теми, кого принято называть здесь, в этом мире, людьми.

Не могу вспомнить. Не могу. Слишком много времени прошло, кануло в Лету, позабылось, затерявшись в течении вечности.

На краткий миг голос срывается; замолкаю и смотрю на пальцы Тео, накрывшие мою ладонь. Прикосновение обескураживает; ищу ему смысл и не нахожу иного, чем обыкновенное участие.

Не привыкнуть, как ни пытаюсь.

Тень улыбки скользит по губам. Выдыхаю и неспешно продолжаю.

Огромные крылатые существа, покрытые сверкающей чешуей, возносились в небо, затмевая солнечный свет, парили между шпилей, над величественными крышами, украшенными открытыми террасами; в редкие моменты, следуя своим желаниям, спускались вниз.

В вольном полете вдоль волн широкой реки они кончиками огромных перепончатых крыльев касались воды, поднимая в воздух веер переливающихся радугой брызг.

Не несущие в себе ярости и злобы, они были прекрасны, как и все, что их окружало.

Мы были прекрасны.

Горечь давнего, неискоренимого сожаления щекочет отзвуком затерянного во мраке прошлого.

Город жил и дышал свободой, а время растворилось, превратившись в вязкую субстанцию. Да и, вероятно, времени никогда не существовало.

Помню яркое, отпечатавшееся в памяти мгновение, когда впервые услышал звуки дивной мелодии, доносящиеся обрывки песен под аккомпанемент тихой скрипки.